Но замешательство не продлилось и трех секунд, хотя и не скрылось от глаз проницательного бородача. Лидер Кубы решил разрядить обстановку ответным подарком. Проворному усачу досталась настоящая кубинская сигара, которую вытащил из нагрудного кармана френча запасливый по старой партизанской привычке команданте. Фидель виртуозно щелкнул гильотинкой, вставил сигару в рот усатому проныре и поднес горящую зажигалку.
Счастливый обладатель табачного трофея закурил, как бывалый буржуй, надменно поглядывая на собратьев. Те завороженно наблюдали, как он выпускает на волю облака густого сигарного дыма. Все еще вися на поручне, парень затянулся дважды, смакуя не столько терпкий вкус «Партагаса», сколько свое мимолетное превосходство над приятелями.
– Это тебе не чинарики шмалить да бычки ныкать! – внезапно раздалось из середины людского моря, и толпа взревела от безудержного хохота, о причине которого нетрудно было догадаться и не владеющему русскими жаргонизмами Фиделю.
Надо сказать, что парень воспринял юмор без обид и тут же поделился сигарой, пустив ее по кругу. Толпа вмиг простила везунчика. Новые счастливчики, не имея представления о тонкостях сигарного табакокурения, втягивали дым в легкие, кашляли, удивлялись крепости «Партагаса» и передавали друг другу вожделенную добычу.
Фидель одобрительно кивал и широко улыбался, разводя руками и извиняясь, что не был столь предусмотрителен и не захватил свой хьюмидор. Правда, сигар, что в нем хранились, все равно не хватило бы на всех выявившихся в этот день поклонников кубинского табака. Переводчик перевел смысл сказанного команданте, и толпа вновь забросала небо шапками, крича: «Вива Фидель! Вива Куба! Вива Плая Хирон!»
* * *
В эти десять минут перед выходом в прямой эфир Фидель подумал, что бедному Хуану Мигелю придется ой как туго в Америке. Гусанос потребуют у него отказаться от своего гражданства ради сына. Те, кто подкупает, всегда предлагают святые мотивы для оправдания подлости. Так они выражают заботу о твоей душе, которую отнимают для себя.
Его ведь тоже пытались купить. И он часто шел на эту сделку со своей совестью, ибо считал, что вершит благо для своего народа. Ведь это правда. Почему он вспомнил свою первую поездку в СССР сейчас? Больше нет той великой страны, которая выкладывала миллиарды только зато, чтобы он называл себя марксистом-ленинцем. Его друг Че говорил тогда: «Советы требуют, чтобы мы строили коммунизм, хотя сами далеки от Маркса». Че всегда говорил то, что думает. Идеологические споры с ним продолжались часами, и Че никогда не сдавался даже под натиском аргументов Фиделя. Русские же устали с ним спорить. А однажды наступило время, когда Фидель понял – русские хотят, чтобы он ради Кубы пожертвовал другом, который не задумываясь отдал бы за него свою жизнь. Попросту они хотели, чтобы он предал Че Гевару…
– Ну и хорошо, что русские далеки от Маркса, – ответил неугомонному спорщику Фидель. – Спустись с небес. Ведь марксизм – во многом сказка. Люди талантливы и трудолюбивы по-разному. Поэтому одни зарабатывают больше, другие – меньше. Деление общества на классы неизбежно даже при равных стартовых возможностях. Бороться с расслоением общества – все равно что сражаться с ветряными мельницами. Просто старт надо дать для всех, а не только для избранных. Этим мы сократим разрыв между беднейшими слоями и богатыми людьми.
– Если людьми правит прибавочная стоимость, а не сознательность, тогда ты прав, – с блеском в глазах спорил Че.
– Я попробовал было одолеть «Капитал», но сдался на триста семидесятой странице. У Маркса мне понравилось «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Я проглотил ее еще в тюрьме на острове Пинос. Гюго в каком-то смысле уступает Марксу. Описывая то же самое, он крайне романтичен, его текст изобилует напыщенной и временами многословной эрудицией. Но ты, я смотрю, от Маркса в еще большем восторге, чем я, – сделал вывод Фидель и продолжил: – Значит, не зря на тебя жалуется министр внешней торговли. Он сказал, что ты планируешь отменить деньги…
– Их надо не отменить, а заменить моральным стимулированием и вознаграждением в виде различных социальных услуг. К примеру, бесплатным посещением спортивных и культурных учреждений, – убежденно доказывал Че.
– Надо же! До чего вы любите крайности. Рауль убежден, что деньги для защиты революции следует зарабатывать любыми путями, a в условиях эмбарго не исключил и криминальные способы пополнения бюджета. Как единственно доступные. Че еще более оригинален – взять и отменить деньги! Такими экспериментами вы отправите народ в могилу. Где логика? Элементарная логика. Сперва мы даем людям землю, а потом отменяем деньги! А люди мечтали получить землю, чтобы зарабатывать деньги. Выходит, мы хотим оставить их с носом, – утрируя, полушутя Фидель изложил политическую платформу друга, еще не предполагая, насколько далеко эти утопичные взгляды проникли в сознание Че, укоренились в нем и поглотили его неугомонную душу.
Разногласия между вождями революции тогда еще не приобрели острой формы. Однако предпосылки были налицо. Фидель действовал в русле обстоятельств, Че прокладывал собственный фарватер. Просто аргентинец очень спешил. Че торопился осуществить то, ради чего жил. Многие потом скажут, что жил он ради своей смерти, сделавшей практика Че бессмертным романтиком революции.
Гипертрофированное чувство свободы не давало Че, страдающему астмой, и в прямом, и в переносном смысле вздохнуть полной грудью. Ведь он не признавал ничьего диктата и потому вынашивал планы «континентальной герильи»
[48]
– он страстно желал, чтобы примеру Кубы последовала вся Латинская Америка, избавившись от янки разом. Затем континент возглавит блок неприсоединившихся и дистанцируется от Советов, по сути таких же империалистов, которые так же, как гринго, дают займы под проценты и закабаляют должников. Таков был план Гевары.
Люди, подобные Че, сделавшие свободу предметом своего вожделения, готовые положить свою, и не только свою, жизнь на алтарь этой беспощадной борьбы за новый мир, подсознательно стремятся к неограниченной власти. Ведь только достигнув абсолютной власти, такой мечтатель может обрести полную свободу. При этом другие должны будут подчиниться его воле и принять его идеологию, а быть может, превратить в культ носителя этой идеи. Иначе они могут прослыть несовершенными, людьми старой формации, не принимающими нового, передового… врагами революции.
Че, после победы восставших провозглашенный специальным декретом гражданином Кубы с правами рожденного кубинца, героический «солдат Америки» Эрнесто де ла Серна Гевара, боготворимый массами, оказался никудышным министром промышленности и несостоятельным директором Национального банка. Мало того, он проявил себя и как сомнительный дипломат. Пытаясь обозначить независимую позицию лидерам третьего мира, он стал искать контактов с китайцами, ссоря тем самым Фиделя с Москвой, не признающей самодеятельности «младших братьев».
В декабре 1964 года Че с трибуны ООН отпустил едва заметную, искусно завуалированную шпильку в адрес СССР, сказав: «Мы марксисты, но, как и неприсоединившиеся, мы боремся с империализмом». В КГБ умели читать между строк. Но настоящая беда случилась 24 февраля 1965 года. В Алжире.
