Я в задумчивости принялась грызть ручку. Значит, так,
сначала выбросим всех старух, тех, кому за семьдесят. Впрочем, бабули бывают
злобны, мстительны и обидчивы, но что-то мне подсказывает: это преступление
задумал не пожилой человек.
Старательно расставив галочки на полях, я оглядела результат
– ровно сотня. Замечательно. Теперь вычеркиваем широко известные фамилии, вроде
телеведущей Скворцовой, киноактера Мамонтова…
Список уменьшился сразу на сорок фамилий.
Великолепно.
Я углубилась в более детальное изучение бумаг. Из
шестидесяти оставшихся пятнадцать подростки, не достигшие восемнадцатилетнего
возраста. Их тоже долой.
Но сорок пять – это все равно много. Может, мой муж и
остался бы доволен подобным результатом, но у него под рукой куча сотрудников,
которые могут проверить интересующих их людей. Я же одна, а время поджимает.
Покусав ручку, я решилась и одним махом вычеркнула всех дам.
На пленке, которую прятала в бачке Полина, был мужчина. В самом начале, когда
медсестры только принялись привязывать оперируемого к столу, тело было
обнажено, простынкой его накрыли после…
– Значит, бабы мне совершенно ни к чему!
Итог вдохновлял – девять человек. В полном восторге я
вцепилась зубами в шариковую ручку «Бик». Раздался хруст, и рот наполнился
кусочками пластмассы, а по языку разлился неприятный «химический» вкус.
Следующие пять минут я старательно выковыривала изо рта
остатки ручки. Потом, вооружившись карандашом для глаз, начала внимательно
читать диагнозы, хотя, наверное, у косметологов это называется по-другому.
Щукин – ремопластика, Ковалев – ремопластика…
Что бы это означало? Я почесала карандашом лоб. Насморк
по-научному называется красивым загадочным словом «ринит». Значит, Щукин,
Ковалев, а вместе с ними Потапов, Рябов, Лебедев и Гамов делали коррекцию носа.
Может, они у них были картошкой или торчали посередине лица как руль. И вообще
говорят, будто наш орган обоняния растет в течение всей жизни, и еще
неизвестно, что там из него получится…
Только человек, превращающий шнобель в аккуратный носик, мне
не нужен. Хотя… Может, он желал скрыть изменение части лица, узнал про кассету…
Снова почесав карандашом лоб, я уставилась на три оставшиеся фамилии: Федотов
Николай Евгеньевич, Бобров Руслан Михайлович и Савельев Юрий Константинович…
Так, кто из вас, ребята, автор постановки? Кто прячет
больную Настеньку? Ну погоди, негодяй…
Внезапно сзади раздался голос:
– Гражданочка, предъявите документы.
Я удивленно обернулась. Около скамейки стоял худенький
милиционер со страшно серьезным выражением на пухлогубом детском личике. Лет
грозному стражу от силы восемнадцать, выглядел он совсем мальчиком.
– Предъявите документы, – сурово сдвинул он брови.
– Зачем?
– Надо, – категорично отрезал паренек.
– А если паспорта с собой нет?
– Тогда пройдемте для выяснения личности, – не
дрогнул ребенок в форме.
Я со вздохом вытащила бордовую книжечку. Мальчишка повертел
странички.
– Адресок прописки назовите.
– Интересное дело, – окончательно возмутилась
я, – может, еще и номер паспорта следует наизусть выучить? Тебе фотографии
мало? Между прочим, отлично там вышла, хотя обычно выхожу похожей на чучело!
– Зато сейчас сильно на индейца смахиваете. Просто
Чингачгук на тропе войны, – неожиданно засмеялся милиционер.
Я вытащила из сумочки пудреницу и уставилась в зеркало.
Сильное, должно быть, произвожу впечатление… То-то люди, идущие по платформе,
бросали на меня косые взгляды!
Весь лоб и щеки перемазаны черным, а губы и подбородок
темно-синим. Я раскрыла рот. Так, язык смахивает на перезревший баклажан.
Понятно теперь, отчего такой гадостный привкус во рту. Это паста из шариковой
ручки, которую я сгрызла в ажиотаже.
– Почему сидите на скамейке?
– Отдыхаю.
– Дома отдыхать положено.
Я глубоко вздохнула. Ну как объяснить милому бдительному
ребенку, что как раз в родных пенатах никто не даст мне спокойно раскинуть
мозгами. И потом там небось Анелия Марковна, Даня, воющие, словно мартовские
коты, младенцы и Ирина, остервенело пекущая пироги на кухне.
– Вот что, молодой человек, – строго ответила
я, – паспорт проверил? Прописка московская, сижу себе спокойно, никому не
мешаю, совершенно трезвая. И вообще, почему ты ко мне подошел, а вон ту жуткую
бомжиху на соседней скамейке оставил без внимания?
Милиционер спокойно пояснил:
– Так я знаю ее. Она тут каждый день спит, тихая
женщина. А про вас дежурная по станции сообщила: «Иди, – говорит, –
Витюша, проверь. Тетка там страшная, бормочет что-то, сидит давно. Может, из
психушки сбежала!»
– Я совершенно нормальная! Между прочим, мой муж
работает в милиции, на Петровке, майор Куприн Олег Михайлович, можешь
проверить.
– Да нет, – отмахнулся милиционер, – сидите
себе, коли хотите, только, по мне, лучше дома на диване перед теликом, а не на
платформе в метро…
Помахивая дубинкой, он пошел по перрону, внимательно глядя
по сторонам. Милый мальчик, бдительный и аккуратный, небось любимый сын у мамы…
Глава 17
Я вышла на улицу, купила в ближайшем киоске бутылку
минеральной воды, упаковку бумажных платков и старательно протерла лицо. Потом
принялась звонить. Сначала Федотову, следом Боброву, но ни там, ни там никто не
брал трубку. Зато у Савельева отозвался дребезжащий старческий голос:
– Алле! Алле!
– Позовите, пожалуйста, Юрия Константиновича.
– Так на работе Юрка, – пояснила бабушка.
Стараясь говорить как можно более убедительно, я заявила:
– Вас беспокоят из магазина «М-видео». Юрий
Константинович просил предупредить его, когда в продажу поступит телевизор
«Филипс суперстар».
– Ничего не знаю, – бормотала женщина, – он
меня никогда в известность о планах не ставит.
– Как нам быть? – притворно вздохнула я. –
Прибыл только один аппарат по старой цене. Завтра уже другую поставят. Мне бы
знать, возьмет он телевизор или нет? А то желающих полно!
– На работу позвоните, – наконец сообразила бабка.
Тихо ликуя, я прогундосила:
– Так телефон только домашний.
