В ту же секунду мне стало стыдно.
– Простите, бога ради!
– Ничего, – улыбнулся Николай Евгеньевич, –
честно говоря, реакция у всех одинаковая. Один раз стюардесса не хотела в
самолет пускать: «Мальчик, ты куда без мамы?»
И он расхохотался. Я невольно улыбнулась, надо же, какой
милый и, кажется, без всяких комплексов. Редкий случай, потому что, как
правило, люди, имеющие физический недостаток, часто оказываются злыми и
неприветливыми.
– Так что не мучайтесь, – хихикал хозяин, –
мне даже лучше, когда за ребенка принимают.
Вымолвив эту фразу, он побежал по коридору, я за ним. Мы
влетели на кухню, которая выглядела как домик Барби: низенькие стулья,
невысокий стол, кухонные шкафчики, фактически стоявшие на разделочном столе, и
мойка. Диссонанс в обстановку вносили плита и холодильник, казавшиеся возле
«кукольной» мебели огромными, неуклюжими монстрами. Рядом с рефрижератором
виднелась скамеечка. Похвальная предусмотрительность: без подставки он небось
не достанет до морозильника.
– Почему вам лучше, когда за ребенка принимают?
Николай включил чайник.
– В цирке работаю, акробатом. А теперь представьте.
Выходит на арену десятилетний паренек и начинает удивительные штуки выделывать!
Знаете, тело, как и мозг, развивается не сразу. То, что я в свои двадцать пять
могу, малышу просто не по силам, физически. Только шпрехшталмейстер…
– Кто?
– Шпрехшталмейстер, – пояснил Николай, – ну
так в цирке называют человека, ответственного за представление, так вот, он
никогда не говорит: «Лилипут Федотов Николай». Нет, только: «Акробат Федотов
Николай». Ну и цирк, конечно, в восторге. Мне из-за этого и пришлось к Феликсу
Ефимовичу ложиться.
– Почему?
Николай вздохнул:
– Морщины пошли, подбородок немного обвис, еще бы
годик, и под мальчишку не скосить… Вот и пришлось подтягиваться. Ну, так что вы
мне скажете про следующую операцию? Как этот вопрос решится, если Феликс
Ефимович скончался?
Я слегка растерялась. Федотов моментально заметил мою
неуверенность и нахмурился:
– Что-то не пойму? Вроде сказали, что из клиники, а
сами расспрашиваете, зачем лежал у Чепцова… Вы кто такая вообще?
– Извините, – заторопилась я, вытаскивая
«подписной лист», – деньги собираем. Не хотите поучаствовать?
– Это безобразие, – обозлился Федотов, –
форменная наглость! У Чепцова что – не хватило средств на собственные
похороны?!
– Нет, мы хотим вручить сумму его осиротевшей дочери,
и…
– Отвратительно, – пыхтел Николай
Евгеньевич, – сначала ваш профессор погибает и оставляет меня с наполовину
сделанной внешностью…
– Но, по-моему, вы изумительно выглядите, –
попробовала я охладить пыл лилипута.
– Между прочим, – злился хозяин, – мне
предстоит еще одна операция!
– Какая?
– Не вашего ума дела! И кто ее теперь делать станет? В
Москве брался только Чепцов! Как он посмел умереть, не доделав мое тело?
От изумления я разинула рот. Он что, всерьез или
прикалывается?
– Кстати, – несся дальше акробат, – я оплатил
вперед все услуги. Так сам Феликс Ефимович велел. Сказал, что деньги вперед
полностью, а операция в два этапа. Сначала лицо, потом, через три месяца,
остальное. А теперь выясняется, что он подорвался! Жуткая безответственность!
Сначала нужно было меня до ума довести, а потом на воздух взлетать!
Я глядела на него во все глаза. Такой экземпляр встречаю
впервые, а еще пять минут назад казался таким милым.
– Уходите, – топал ногами карлик, –
убирайтесь, попрошайка! Сейчас милицию вызову! Я-то думал, вы мне деньги за
несделанную операцию вернуть хотите… А тут с меня еще хотят получить! Вон!
Я вылетела на улицу и понеслась без оглядки, задыхаясь от
негодования. Часы показывали ровно полдевятого, когда поезд метро помчал меня
прочь от злобного эгоиста. Сказать, что была разочарована, все равно что не сказать
ничего. Значит, неправильно вычислила больных. Трое проверенных совершенно не
желали смерти Чепцова. Правда, мотивы у них были разные. Ну надо же, столько
времени зря потратила!..
Слезы подступили к глазам. Чувствовала я себя отвратительно
не только морально, но и физически. Ноги гудели, как телеграфные столбы,
поясницу ломило, голова болела, и к горлу подступала тошнота. Желудок противно
сжимался от голода.
– Станция «Маяковская», – проговорил бесстрастный
голос.
Я подскочила и бросилась к двери. Здесь, на площади, носящей
имя поэта-самоубийцы, есть восхитительное кафе «Делифранс» с отвратительно
высокими ценами. Но там подают невероятной вкусноты кофе капуччино, воздушные
булочки, и к услугам клиентов бесплатный телефон. Нет, сегодня определенно следует
наградить себя.
Усевшись у окна, я отхлебнула ароматный кофе, откусила
кусочек от творожного торта и, ощущая, как на языке тает нежный крем, принялась
звонить домой:
– Да, – ответила Кристина.
– Как у вас дела?
– Секундочку, Ленка, сейчас пройду в мою комнату и
посмотрю.
– Ты чего, Крися, с дуба упала? Это я, Вилка!
– Ленусь, – словно не слыша, тарахтела
девочка, – а тебе какой словарь: орфографический или фразеологический?
– С ума сошла, Крися?!!
– Незачем так орать, – ответила девочка, –
великолепно поняла, что это ты!
– Чего придуряешься тогда?
– Так хотела уйти к себе.
– Почему?
– О, боже, Вилка, – простонала Кристя, – тебе
хорошо, целый день носишься неизвестно где, дома не показываешься! А я тут с
этими припадочными! Жуть. Младенцы орут на два голоса, Ирина всю кухню
квашениями заставила. После завтрака пекла пиццу, потом пирожки с мясом, следом
сделала ромовую бабу, теперь какой-то крем заваривает. Меня сейчас стошнит! Не
могу столько сладкого видеть. Анелия Марковна весь день просидела у Томы.
Томусю уже шатает! Даня, правда, тихий, забился в угол, что-то постоянно пишет…
Зовешь его – не откликается. Клеопатра написала в прихожей, а Сыночек в ванной…
– В ванной – это ерунда, – прервала я Кристина
стоны, – душем легко смыть!
– Так в бачок с грязным бельем! – воскликнула
девочка, – представь, какая вонища! Весь день машину стиральную гоняла!
Знаешь, сколько там всего оказалось!
