И без всякого перехода, уже бодрым тоном изрек:
– Пока я тут с вами лясы точу, уже сотку перелопатил бы, сама же мне штраф выставишь, – бросил оратор упрек в сторону хозяйки огорода.
– Да ну вас, дядь Вов. Идите, пашите. Сейчас Сашка края ровнять придет.
И Люша, отдуваясь, ушла в дом приводить себя в порядок. У нее в последние годы с соседом сложились деловые отношения работодателя-работника.
– Ты ее много шастать не отпускай. Не семейное это дело, – цыкнул дядька на Сашу.
– Да она на похороны. На полдня. И потом – там старец какой-то будет. Нужно поговорить ей с ним. В принципе, меня тоже с собой зовет. Вот думаю еще.
– А, ну если вместе. – Дядя Вова затушил беломорину об подошву и зажал в кулаке – мусорить тут не дозволялось. – А вот я тебе заместо того старца скажу: ты жену терпи, а она пусть тебя терпит, вот и вся премудрость. Терпеть! Вот тебе и весь закон жизни.
К вечеру Шатовы, очередной раз нарушив «дядькин закон», поссорились. Саша не хотел ехать в монастырь. Не ладилась работа на огороде, мотоблок клинило, он пыхтел-пыхтел, да намертво заглох. Люша, отправив с излишками рассады Полину на рынок, успела переделать кучу неотложных дел. И зелень посеяла в парнике, и опрыснула кусты-деревья от болезней и вредителей, и рассаду перцев и баклажанов распикировала – словом, деятельный «энерджайзер» перевыполнил план и с полным правом мог рассчитывать на духовную поездку. Сашка же артачился и подозрительно упорствовал.
– Вы напиться, что ль, хотите? – привычно рубанула ручонкой перед носом мужа Люша. – Эвон как удобно! Жена за ворота, а вы с дядькой пристроитесь. Только тебе послезавтра на работу, если память мне не изменяет, а я вообще могу остаться в монастыре. Отдохнем хоть друг от друга!
– Люш, ну что ты несешь околесицу? Дела нужно доделать? Или как, на неделю землю бросить? Потом дубляжи на студии навалятся. Ну, сажай в кочки картошку, давай…
– Один день погоды не сделает, а твое упорство подозрительно. Нет! – Люша плюхнулась в кресло и замотала головой, как заведенная. – Я не могу находиться в этом бесконечном напряжении: отслеживать, предотвращать, перехватывать. Все! Нет больше сил моих.
Нужно заметить, что подобные выводы она, в разной форме, делала ежемесячно. Видимо, это превратилось в их семье в своего рода профилактику «правонарушений» Сашиного алкоголизма. Впрочем, муж отдавал жене должное – она была превосходным тормозом его греховной страсти. Но тут он взъерепенился:
– Если ты так печешься о здоровье мужа, которого вообще чуть не угробили по твоей вине и по вине этого монастыря, то ни за что не оставила бы меня сейчас.
– Я и прошу побыть со мной, поехать в Голодню.
– Да на кой мне твои блаженные тетки? Рыдания, вопли, Светка в соплях, которую мы и так день-деньской успокаиваем. Старцев-провидцев каких-то придумали. Ну что за ересь, Люш? – Саша плюхнулся на диван прямо в рабочей куртке и штанах. Люша покосилась на это безобразие, но промолчала. – Как хочешь, – сказал муж, закидывая ногу на ногу, – я остаюсь тут пахать, а ты можешь заниматься мазохизмом. Только в этот раз, смотри, чтоб на ТЕБЯ не напали. Это у них там практика такая – людей убивать и калечить. Если ты не помнишь.
Люша решительно поднялась: туча тучей, глаза мечут молнии, кудряшки вздыблены, как змеи у Горгоны. Она молча покинула комнату. Муж, выдержав паузу, крикнул, услышав шебуршение за стеной, в спальне:
– Какие решения принимаем?
– Я уже собираюсь, а тебе счастливо оставаться.
Сашка матюгнулся, встал с дивана, пошел на крыльцо курить: ну никакого сладу не было с упрямой бабой.
Глава шестнадцатая
Глядя на коротко стриженную и выкрашенную под апельсин женщину, неумело вставлявшую в глаза линзы, стоя перед зеркалом в ванной – морщась, чертыхаясь, роняя что-то невидимое в раковину и долго это что-то там отыскивая, невозможно было узнать роковую блондинку Ариадну Врежко, которая намеревалась превратить карие глаза в голубые.
Ночью Арина, решившись спасаться по сценарию, разработанному загодя ее сообщником Репьевым, вызвала свою парикмахершу в особняк, посулив тройной тариф: требовалась сложная, но не терпящая отлагательств работа. Взглянув на фотографию стриженной ежиком рыжеволосой девахи, в которую хотела немедленно превратиться Ариадна Павловна, Катя закусила в недоумении губу. Для такой прически требовались жесткие густые волосы. У ее щедрой, но «противной до ужаса» клиентки волосы были жидковатые и тонкие. Арина их, конечно, всячески взбивала, начесывала, да и стригла Катя особым образом – буйная копна вокруг головы, поднятый затылок, создающий ощущение максимального объема, неровные, филированные пряди, спадающие на спину.
– Ариадна Павловна, а стоит ли игра свеч? – робко попыталась воспротивиться непонятному перевоплощению толстенькая добродушная Катя.
– Стоит, душа моя. Это теперь вопрос жизни и смерти. В переносном смысле, – засмеялась Арина. – Не поверишь, в кино пригласили на главную роль. Что? Удивлена?
– Да ничуть! С вашей внешностью сам Бог велел.
– Ну, внешность как раз дело наживное. Там все дело строится на этом рыжем ежике. А талант во мне рассмотрели – это да. Событие! – Ариадна гордо выпятила силиконовую грудь. Зная простодушность Катьки, Врежко решила подсунуть ей самую неправдоподобную, кондовую версию – проглотит и не поморщится. Для кино еще больше расстарается. То, что киношники и сами способны превратить длинноволосую блондинку в безволосую рыжую, этой простофиле и в голову не придет. А придет, да и ладно. Ей платят фантастически, возят на такси, так пусть радуется и очередную Барби своей толстощекой дочурке покупает. Выбрав из пяти оттенков ярко-рыжего тот, который больше всего походил на цвет волос девахи с фото, Катя приступила к работе. В шесть утра преображенная, а по невысказанному мнению сникшей мастерицы – явно изуродованная Ариадна была готова «к труду и обороне». Выпроводив Катю, которой на этот раз даже не предложили чаю – «выбегать, мол, пора на съемку», – Арина бросилась в ванную. Вставив с десятой попытки линзы, она поняла, что не сможет в них просуществовать и пары минут. Они ей чудовищно мешали! «В этих красных, слезящихся глазах, по-моему, вообще цвета рассмотреть невозможно», – злилась Врежко, но заставляла себя терпеть. Через полчаса, когда сумки были готовы, кофе наспех выпит, а такси уже урчало у крыльца, Арина ощутила некоторое облегчение – вроде глаза попривыкли к инородному предмету. Она решила позвонить Канторам по экстренному мобильнику, зарегистрированному на покойного старпера Кузьму Ухова. Ефим после первого гудка сказал хриплое:
– Алло.
– Как вы? Не спалились?
– Нормально пока.
– О вас по телевизору говорили, смертнички.
– Знаю. И что?
– Ничего. Советую не задерживаться там. Если выйдут на фамилию Репьева по «Рускстару» – а может, уже вышли – вас возьмут в считаные часы.
