– Меня интересует личное дело, судьба, связи, словом, вся информация об этой вашей воспитаннице, Маргарите Скупиной.
Директор, посмотрев на год, значащийся на интернатской фотографии, присвистул:
– Да это хрен когда было! Уж пять… нет, шесть директоров сменилось. Я тут всего второй год. Вот, порядок немного навел. – Он хотел повести рукой окрест себя, но, чувствуя, что маневр опасен для его координации, снова привалился к столу.
– Василий Геннадиевич! – бойко вступила медсестра. – Давайте я товарища лейтенанта отведу в архив. Что-то он, может, и найдет там. А у нас тут, конечно, никто не помнит тех деток.
Директор обрадовался идее Аллы Диодоровны:
– Вот, верно. Там у нас старожил рулит всем – Элла Горислав-вна. Она, может, помнит эту подругу. Кстати? – Василий Геннадиевич откинулся на стул, нахмурил низкий лоб. – А что она натворила? С этих шибанутых никакого спросу быть не может – ур-роды больные, – с отвращением сказал директор.
Алла Диодоровна, вскочив со стула и пытаясь сгладить тон директора, схватила опера за рукав и потащила из кабинета.
В коридоре доверительно зашептала:
– Очень тяжелая работа. Вот немного расслабился. Вы уж извините его.
– Бывает, – философски заметил Дмитрий, направляясь к двери «Архив».
В комнатке, заставленной стеллажами с историями болезней, царил строгий порядок. Никаких излишеств в виде «цветуечков» и сувенирчиков на столе. Компьютер с ветхим, задастым монитором, прибор для ручек, папки. Из-за стола торчала седая голова с куцым пучочком. В Митрохина из-под массивных очков вперились глаза-буравчики.
– Здравствуйте. Оперуполномоченный Митрохин Дмитрий Анатольевич. Необходимы сведения по одной из воспитанниц вашего интерната.
– Кто интересует? – спросила, не поздоровавшись, бабулька.
– Скупина Маргарита.
– А-а… Понятно. Хронический невроз. Панические атаки. Отставание в развитии. А впрочем, ничего особенного. Просто социально запущенный, брошенный ребенок. Таких, легких, у нас немного. И здесь им, в общем, не место.
– Вы ее так хорошо помните?! – поразился Дмитрий.
– Да как же не помнить! Я врачом ее лечащим была. Всех своих пациентов помню до единого. Без малого сорок лет тут оттрубила. Да вы присаживайтесь, – архивариус указала Митрохину на стул.
– Вас как звать-величать? – оперативник решил во что бы то ни стало расположить к себе памятливую тетку, которая, он чувствовал, может существенно помочь ему.
– Элла Гориславовна Сперанская. Да-да, Дмитрий Анатольевич, я одна из потомков того самого, великого реформатора. – Элла Гориславовна проникновенно покачала головой, глядя внимательно на Митрохина, который в ответ также понимающе закивал, хотя фигуру «великого реформатора» помнил смутновато. Вроде что-то из начала девятнадцатого века.
– Ну, перейдем к новейшей истории, – Дмитрий достал из папки фото, которое уже демонстрировал директору.
– Боже мой! У меня такой нет! – умилилась бывшая врачиха, рассматривая групповой снимок. – Это я. Видите? – она ткнула артрозным пальцем в фигуру строгой, даже суровой женщины, стоявшей в группе врачей в центре фотографии: тот же пучок, только темный, а не седой, очки…
– А это Маргарита? – Митрохин указал на личико одной из девочек.
– Да-да. Скажите, она жива? – Сперанская задала вопрос таким тоном, будто и не рассчитывала на положительный ответ.
– Нет. Она умерла от отравления наркотиками.
– Ясно, – вздохнула врачиха. – Все они обречены на слишком короткую и страшную жизнь. Умирают рано, если не от болезней, так от образа жизни. Они же все брошенные. Никому не нужные. Сегодня, к примеру, дети с даун-синдромом доживают до преклонных лет в семьях с хорошим уходом. А у нас? – Сперанская махнула рукой.
– Но медицина ведь сегодня может дать более качественное лечение, чем десять лет назад?
– Медицина может. Интернат – нет. Вы думаете, что увидели благолепие в кабинете этого профана и ворюги и составили объективное впечатление о здешнем доме скорби?
Митрохину уже определенно нравилась смелая, откровенная Элла Гориславовна.
– Вас, конечно, не пустят на детскую территорию. А хорошо бы вам было увидеть этот мрак и ужас. Все как было при мне – а было ох как страшно! – так и осталось. Ну, может, белье периодически меняют да игрушки спонсорские дарят. Питание – ужасное! Медикаменты – самые примитивные, сажающие и печень, и почки, и иммунную систему. В общем, лечим от бедности тем, что давно забыто в мире.
– Такое ужасное финансирование?
– Конечно, бюджет невелик. Но и он видите на что идет? Телевизоры да коньяки. Смотреть противно. И больно.
Элла Гориславовна встала со стула, прошла к архивным полкам. Она была маленькой и тощей, одетой в старое синтетическое платье коричневого цвета с белой вставкой на груди. Митрохин вспомнил свою учительницу с продленки – семидесятилетнюю старушку, которая годами носила один и тот же синий костюм. Когда Дима пришел в прошлом году на вечер одноклассников, то встретил бредущую по коридору, согбенную Светлану Леонидовну. Она по-прежнему что-то делала в школе и была в неизменном синем костюме, который теперь на ней болтался, как ветошь на пугале.
– Хотите посмотреть личное дело и карту Скупиной?
– Да, безусловно. И еще – документы ее подруг. Вы помните, с кем она была близка из детей в интернате?
– Особой дружбы тут между детьми не наблюдается. – Сперанская подвинула маленькую стремянку поближе к полке, взобралась с осторожностью по ступенькам, порылась, достала объемистую папку.
– Вот дело Скупиной. А подруги… Была у нее защитница: отбивала очень плаксивую, слабенькую Риту от детей. Да что вы на меня так смотрите? Тут подростки и дерутся, и… в общем, не буду я вам объяснять. Буйных привязывают и колют седативными препаратами. Все как в психушке. Поэтому слабым деткам очень трудно. – Элла Гориславовна слезла со стремянки, передвинула ее к другому стеллажу, влезла, стала перебирать папки. – Вот. Людмила Закромова. Интересный, я вам скажу, типаж. Из таких или Жанны д’Арк получаются, или великие злодеи. Сила, изворотливость, ум и потрясающая жестокость. Сперанская, подойдя к столу, хлопнула папки перед Митрохиным.
– А что же эта, – Дмитрий покосился на обложку серой папки, – Людмила Закромова тут у вас делала с выдающимися способностями?
– А она эпилептик. Это хроническое заболевание головного мозга. Кстати, одно из самых распространенных нервно-психических расстройств. Может вести к необратимым изменениям личности. Впрочем, в случае с Закромовой все оказалось не столь страшно. Единичные припадки. Положительная динамика на выходе из интерната. А вот привезли ее к нам лет в семь-восемь с сильнейшей падучей. Сирота – ясное дело.
Митрохин открыл папку, взглянул на фотографию. На опера смотрела прямым, жестким взглядом уродливая девочка: с приплюснутым асимметричным носом, к которому тянулся рубец от обезображенной верхней губы.
