— Боже милостивый!
— Символически.
— Господи, Ив! — Он забегал по комнате, стуча кулаком о кулак.
— Ты не согласен?
— С чем?
— С символическим смыслом…
— О чем ты говоришь!
— О кофе, — терпеливо уточнила она.
— Что — кофе?
— Учитывая, как он обошелся с тобой. Заставил тебя склеивать его чашку. Я могла бы и чашкой ему заехать, но это вышло куда более… кинематографично. Жаль, ты не видел этого своими глазами… — Она махнула рукой, изображая полет жидкости из кружки. — Прямо в глаз.
Он молча уставился на Ив. Та нахмурилась:
— От тебя исходит негатив, Джона Стэм.
— Еще как!
— Что случилось?
— Что случилось?! Ты напала на моего шефа.
Она покачала головой, как бы вопрошая: ну и что с того?
— Зачем ты это сделала?
— Он это заслужил. — Вопрос словно удивил ее. — Или, по-твоему, не заслужил?
— По-моему…
— Ты месяц кряду только о том и твердил, что рад был бы кишки ему выпустить.
— Но это…
— Право, — сказала она, — я рассчитывала на твою благодарность.
— Благодарность?
— Ну конечно! — У нее даже зрачки расширились. — Ведь я сделала это для тебя, ты же понимаешь.
— Чтоб я этого больше не слышал!
— Но так оно и есть.
— Не смей больше этого говорить!
— Но я сделала это, говори не говори. Даже если результат вышел не тот, которого я ждала, — буду откровенна, мне кажется, что ты слегка переигрываешь, Джона Стэм, — все же сам поступок был правильным. Ты говорил…
— Я говорил, что не люблю его, я же не говорил…
— Ты говорил…
— Я не говорил, что хочу его изувечить.
— Ты сам мне велел, — заявила она.
— Неправда! Такого я не говорил!
— Со всей определенностью говорил.
— Когда?
— Ты сказал: «Сделай это».
— Когда я такое сказал?
— Мы с тобой это обсуждали. Ты сказал, стоило бы научить его хорошим манерам, и…
Теперь он вспомнил.
— Это не я сказал. Ты сказала.
— А ты всей душой согласился.
— Я…
— И я предложила научить его, и ты сказал: «Сделай это».
— В шутку.
— Мне показалось — всерьез.
— С какой стати? — Он привалился к стене. — Господи, а если бы я сказал: «Прикончи», ты бы его убила?
Она промолчала.
Он обернулся и взглянул ей в лицо.
Она сказала:
— Ты для меня это сделал.
Пауза.
Он сказал:
— Мне надо… извини.
Он заперся в санузле, присел на край ванны. У Бендеркинга ожог сетчатки. Он поправится, но ему больно, и это — на три-четыре недели.
Джона мысленно проиграл тот диалог, пытаясь понять, что в его интонациях, оборотах речи, выражении лица… Было хоть что-нибудь? «Сделай это». Разве это команда? Разве так можно было его понять? Неужели он несет ответственность? И как это будет выглядеть, если женщина, которой он вроде как спас жизнь, даст показания, что он подтолкнул ее к насилию.
Все живы, утешал он себя. На этот раз никто не погиб, и это главное.
А могло закончиться хуже.
Но ведь все живы.
Из гостиной послышался грохот.
Он вернулся в кухню-гостиную и застал Ив возле раковины, руку она подставила под воду, лицо бледное.
— Ив?
— Я — я уронила.
Осколки чашки на дне раковины. Из ладони Ив течет кровь, пятнает нержавеющую сталь раковины, смешивается с водой и завивается спиралью в слив.
— Покажи, — велел он.
— Пустяки… чашку жалко.
Порез неглубокий, но длинный. Вряд ли понадобится что-то помимо антисептика и тугой повязки. Джона оторвал длинный кусок бумажного полотенца, скатал и велел ей крепко прижать комок к ране.
— Джона…
Он сходил в ванную, подыскал все, что требовалось для обработки раны. Вернулся с пластырем и неоспорином. Ив выгребала осколки из раковины и выкладывала их на кухонный шкафчик.
— Я склею, — пообещала она. — Мне так жаль.
— Дай мне… открой… раскрой ладонь.
— Не сердись, умоляю!
— Я не сержусь.
— Мне жаль. Мне так жаль!
— Постой спокойно, Ив.
— Я люблю тебя.
— Раскрой ладонь.
— Правда. Я тебя люблю.
— Ив… — Он поглядел на нее, и ему стало страшно: глубочайшее отчаяние рассекло ее от макушки от пят. Книга, из которой выдраны все страницы.
— Я люблю тебя, — твердила она. — Прости, я допустила ошибку. Не сердись, умоляю.
Он переложил неоспорина, ее кожа лоснилась, пластырь отказывался прилипать.
— Стой спокойно.
— Ты сердишься?
— Нет, не сержусь. Не дергайся!
— Сердишься, по голосу слышу.
Он сделал глубокий вдох.
— Дай мне обработать рану.
— Мне так жаль.
Он насухо вытер кожу вокруг пореза.
— Извини, — завела она все сначала. — Я допустила ошибку. Мне жаль. Мне так жаль. Мне плохо, когда ты сердишься. Пожалуйста, не сердись. Джона, мне так жаль, Джона, пожалуйста! Я люблю тебя. Я никогда больше ничего подобного не сделаю. Я допустила ошибку. Я сделала это, потому что хотела тебя порадовать, но я ошиблась. Скажи, что не сердишься.
— Я не сержусь.
— Прекрасно, — сказала она. — Прекрасно, прекрасно! Обещаю: я заглажу свою вину. Мне очень жаль.
— Т ы его ошпарила, — напомнил он. — Не меня.
— Знаю, мне так жаль, так жаль… — Она уронила голову ему на плечо.
Перевязка закончена. Долго не продержится, но пока сойдет. Джона попытался отступить на шаг, но Ив обхватила его руками за шею. Заплакала. Да. Она плакала. И хотя Джона был возмущен, Ив снова показалась ему маленькой, и разуму вопреки он ее пожалел. Почувствовал, как его руки обнимают Ив. Притянул ее к себе, и она простонала благодарно.
— Обещай никогда больше так не делать!
