– Это ты о чем? – подозрительно покосился на нее Севастьян.
– Да ладно… Садись, чаевничать будем.
– Ну, ты говори, раз уж начала. Что для меня Василиса значит?
– Как дочь она для тебя…
– Да нет, ты не это хотела сказать, Елена Матвеевна.
– Ты не так понял… Для тебя она как дочь, но ты для нее… ну, не только как отец… Что-то не туда меня понесло, – досадливо нахмурилась Елена Матвеевна.
– Понесло.
– Мне кажется, что Василиса в тебя влюбилась.
– И дальше несет.
– Но ведь это так.
– То тебе кажется, то это действительно так, ты уж определись.
– А какая разница, кажется или нет? Главное – факты.
– Какие факты?
– Меня она уже терпеть не может…
– Давай не будем об этом, – поморщился Севастьян.
– Ну, может, и ты меня уже терпеть не можешь, – жалобно вздохнула она.
– Кто тебе такое сказал?
– Женщине не надо говорить, она без слов все понимает.
– Ты умная женщина, но ведешь себя как глупая баба.
– А я и есть баба… Ладно, не буду тебя утомлять.
Елена Матвеевна шагнула к двери, но усилием воли осадила себя, вернулась к столу, села, подрагивающей рукой взяла свою чашку. Севастьян подсел к ней.
– Ты меня не утомляешь. И я очень рад, что ты со мной…
– Не оправдывайся. Это я должна оправдываться. Сама не знаю, что на меня нашло…
– Знаешь. И я это знаю. Знаю, что Василиса смогла взять меня под свой контроль, – улыбнулся он. – Не делай то, не делай это…
– И тетя Лена пусть к нам не ходит?
– Было. И ты сама знаешь, что было. Но это она мне говорила, а не тебе. Не могла она тебя прогнать. Потому что уважает… и любит. Как мать любит. Она тобой очень дорожит…
– Но ревнует.
– Ты же врач… Да ты и сама была девчонкой, должна понимать, что девчонка в шестнадцать лет может влюбиться в настенный плакат, в гитару, которая на нем изображена.
– Не в парня с гитарой, а в саму гитару?
– Ну, для парня я уже немолод.
– А для гитары?
– Тебе виднее…
– Ты совсем не старый. Ты еще очень и очень…
Глядя на Севастьяна, Елена Матвеевна слегка повела головой в его сторону. Ресницы ее вздрогнули, взгляд затуманился. Тихо вокруг, никто не выбежит из соседней комнаты, не устроит им разгон. А губы у Елены Матвеевны трепетные, сочные, зовущие…
И, как оказалось, сладкие эти губы и мятно-свежие на вкус. А сарафан снимается легко, белье под ним кружевное… Тело уже немолодое, но упругое, гладкое и чертовски приятное на ощупь. А диван рядом, и пружины не хотят отталкивать Севастьяна. И Елену Матвеевну вместе с ним…
– Нехорошо вышло, – виновато проговорила она, когда все закончилось.
– Зато естественно. И неповторимо… А если Василиса против наших отношений, так пусть прямо об этом и скажет.
– Как она скажет?
– А так и скажет. Или ты сомневаешься в том, что я ее найду?
– Найдешь.
– Я обязательно ее найду.
– Зачем она нужна этому Егору Мелихову?
– Тут все очень сложно. Раньше бандиты вели себя нагло, никого не боялись, все у них на виду, во всем вызов обществу. Думали, общество будет долго их терпеть. Просчитались ребята. Выдавило их общество. В подполье выдавило. Но ведь они остались. Теперь в подполье свои дела делают, и очень крупные дела. Насколько крупные, сказать трудно, потому что напоказ они себя не выставляют. Такая вот мутная водица. В тихом омуте. В котором черти водятся. В одном таком омуте и водится Егор. Главных чертей он убил, и теперь сам этим омутом заправляет. И Василису в этот омут затащил. Мутная там водица. И мутно там, и глубоко… Но ничего, мы его из этого омута выкурим.
– С омутом понятно, но зачем ему Василиса?
– Завод у отца прибыльный. Легальный завод. Но в этом омуте он лишним не будет…
– Омут – это, я так понимаю, мафия?
– Жестокая и беспощадная.
– И людей там много?
– Ну, судя по всему, да.
– Судя по чему?
– Судя по тому, что Мелихов чувствует себя в Москве как рыба в воде. Он в розыске, но поймать его не могут. А почему? Потому что есть люди, которые обеспечивают его безопасность. И убежища есть…
– Есть люди… А почему он сам за Василисой пришел?
– Хороший вопрос. Хороший потому, что я не знаю на него ответ. Пытаюсь, но не получается… Вот почему он потерял часы?
– Застежка слабая.
– Кто же со слабой застежкой на дело ходит?
– Ну, и на старуху бывает проруха…
– А может, это не та старуха была?
– А какая?
– Может, это и не Мелихова часы. Гравировку набить нетрудно…
Часы были не новыми, да и гравировка не показалась Севастьяну свежей. Но ведь существуют технологии состаривания. Часы старить незачем, а гравировку подвести под один возраст с ними – смысл в этом есть. Но только эксперты могут определить, имело место состаривание или нет. Надо будет показать часы специалистам.
Но часы где-то далеко, и экспертов сейчас не найти, зато можно задаться вопросом – что, если Мелихова действительно подставили?
Следующий вопрос – кто это сделал?
Вряд ли Мелихова подставили. Скорее всего он сам подставился… А вдруг?
Кому, кроме Мелихова, нужна Василиса? Арканову – может быть. Но ведь это не Арканов пытался заполучить Василису через Яскина. Вряд ли он… Тогда кто?
Происки Яскина прекратились с гибелью Карголова. Почему? Потому что покойники живыми не интересуются? А если Василиса интересовала не Карголова, а кого-то другого? Просто со смертью Карголова возникли обстоятельства, которые отвлекли внимание от Василисы. Но теперь вот снова настало время, и Василиса исчезла. На этот раз преступники решили обойтись без Яскина…
Севастьян озадаченно потер виски. Сумбур какой-то в голове. Если, вдруг, кто-то… Тот же Шепенков засмеет его, если он предложит ему такой разговор.
Но Шепенков сейчас в Москве, и Севастьян, в лучшем случае, встретится с ним только завтра. Значит, у него еще есть время…
Глава 29
Летнее утро, яркое солнце обещает теплый день, который хорошо бы провести на природе. Но Яскину надо на работу, вот и тащит он свою кислую физиономию к машине. Выехал со двора, закрыл ворота, осталось снова сесть за руль. Дверца открыта, ключи в замке зажигания. Только вот не все так просто. Препятствие вдруг выросло на пути.
