– Пока, – отозвалась Пантелеймонова и отсоединилась. В этом
она вся. Звонит подруга, начинает невесть с чего расспрашивать про условия
хранения «Джоконды»… Десять человек из десяти удивятся и поинтересуются: «Тебе
это зачем?»
Десять спросят, а Нинок никогда, даст исчерпывающую
информацию и рванет к своим летописям. Ее ничто, кроме древних текстов, не
волнует!
Значит, у Дины Аркиной подлинник! Ее муж ни за что бы не
стал хранить таким образом дубликат! Но и у супруга глупенькой Луизы тоже
настоящий Леонардо!
Было от чего сойти с ума! Одно полотно-то точно фальшивое,
только, похоже, я вытянула пустую фишку. И Конкин, и Аркин искренне уверены,
что владеют подлинником… Значит, им не было никакой необходимости похищать
Кристю, убивать Лену…
Уж не знаю, каким образом «синдикат великих художников»
ухитрился обмануть ушлых бизнесменов, ясно одно: эти мужики ни сном ни духом и
не подозревают о том, что случилось.
Я просидела над столом целый час, пока голову не посетила
воистину гениальная мысль! Деньги! Значит, безумные миллионы, целых четыре,
лежат по-прежнему в квартире несчастной Леночки Федуловой. Она после ареста
Павла перезвонила Маше и успокоила ее: заначка осталась в доме, глупые менты
ничего не нашли, хотя тайник находится на самом видном месте!
Недолго колеблясь, я побежала в прихожую. Надо еще раз
обыскать дом Лены. Уж не знаю, почему похитители решили, что баксы украла я, не
ясно и отчего они хотят только полмиллиона, но сейчас я разломаю в квартире
все, чтобы найти доллары. И, если их обнаружу, отсчитаю полмиллиона и со
спокойной душой отдам негодяям. В конце концов к Лене эти денежки пришли
обманным путем, а Кристину могут убить.
– Ты куда? – спросила Тома.
Я осторожно заглянула в спальню. Олег спал, словно
накричавшийся младенец.
– На работу.
– Так ведь каникулы, – удивилась она.
– Аня Красавина решила заниматься, – бодро соврала я,
натягивая жуткие кроссовки, – вот, придется идти.
– Купила новую обувь? – поинтересовалась Томка. – Знаешь,
скажу тебе честно, кожаные нравились мне больше.
– Мне тоже, – пробормотала я, путаясь в чересчур длинных
шнурках.
– Так надень их!
– Ботинок нет.
– Куда делись?
– Я их потеряла!
Тамара удивилась:
– Полусапожки? Каким образом?
– Ну, пришла в гости, оставила в прихожей, а кто-то их увел.
– Нельзя узнать, кто? – продолжала недоумевать Тома. Я
засунула концы шнурков внутрь кроссовок, выпрямилась и ответила:
– Нет, там была куча народу, человек сорок.
– Да? – недоверчиво протянула подруга.
Я шагнула за порог.
– Вилка!
– Ну?
– Доктор очень спешил, поэтому с тобой не попрощался. Вот,
держи, велел купить.
Я сунула бумажку в карман куртки и, чувствуя, что подруга
сейчас начнет задавать вопросы, не стала ждать лифта, а побежала вниз по
лестнице.
В прошлый раз я проникла в квартиру Лены при помощи молодого
человека, ловко вскрывшего дорогущие замки фирмы «Аблоу». Но, уходя, мне
пришлось прихватить с собой связку Лениных ключей, болтавшуюся на специальном
крючочке у входа, дверь-то у Федуловых сама не захлопывается, ее нужно запирать
снаружи! Конечно, ключи следовало отдать матери Лены, Марье Михайловне. Но
старушку увезли в больницу с инфарктом, так что связка преспокойненько лежала
сейчас на дне моей сумки. Собственно говоря, ключи пока никому не нужны. Лена
умерла, Павел в тюрьме, Никита и Марья Михайловна в больницах. Куда положили
пожилую художницу, я так и не узнала, а Кит до сих пор находится в реанимации.
Каждое утро я начинаю со звонка в детскую больницу, и каждый
раз мне отвечают: «Состояние крайней тяжести, больной интубирован». Если
перевести это на человеческий язык, значит, несчастному мальчику в горло
засунута специальная трубка, он дышит при помощи аппарата, все еще находясь без
сознания… Жизнь Никитки висит на волоске, но Лена уже никогда об этом не
узнает, Павел ни о чем плохом не подозревает, боюсь, что и Марья Михайловна
тоже не в курсе…
В квартире Федуловых стояла мертвая тишина. Впрочем,
учитывая последние события, мне в голову пришло плохое сравнение. Вот
странность, тишина, как правило, ассоциируется с кладбищем, люди обычно
употребляют эпитеты: мертвая, замогильная, загробная, вечная…
Тяжело вздохнув, я вошла в гостиную и огляделась. В какой же
из комнат на самом виду спрятана кубышка Али-Бабы? Опустив тяжелые гардины и
тщательно проверив, чтобы сквозь них не проник наружу даже тоненький лучик
света, я зажгла люстру и приступила к методичным поискам.
Около восьми вечера, переведя дух, я рухнула в большое
кресло, стоящее в кабинете. Ничего. Пусто! Трудно назвать место, куда бы я не
заглянула: шкафы, банки с крупами, полки с бельем… Выдвигала ящики из столов,
искала тайники под подоконниками и столешницами, пыталась поднять сиденья у
стульев и табуреток, ощупала диваны, кресла, перебрала все игрушки и книги…
Пусто! Впрочем, сумма хранилась скорее всего в стодолларовых купюрах. Значит,
пачек было много…
Тяжело дыша, я тупо ерзала в кресле. Опять попала пальцем в
небо. А как надеялась найти здесь деньги! Но нет.
Внезапно в комнате раздался грубый мужской голос:
– Сдавайся, сука!
В первую секунду я чуть не умерла от ужаса, потом сразу
поняла, в чем дело. Огромный телевизор, супермодный и навороченный, метра
полтора в диаметре, такие называют «домашний кинотеатр», неожиданно замерцал
голубым светом. По экрану несся зверского вида детина с невероятно
правдоподобным револьвером в руке. Очевидно, в кресле валялся пульт, за который
я случайно задела задом.
