Дома не было никого, даже Томочки. Я спокойно заварила чай,
полюбовалась на подросших Дюшкиных щенков, погладила кошку и села, задумчиво
глядя в окно.
Так, теперь, по крайней мере, стало понятно, отчего эти
подонки решили, что деньги сперла я. Откуда-то они узнали, что полмиллиона
хранятся в кожаном чемоданчике, и увидели, как я иду с ним по улице. Да уж,
положение хуже некуда! И что теперь делать?
В полном отчаянии я позвонила в детскую больницу и
приготовилась услышать привычную фразу: «Федулов без изменений», но высокий
женский голос неожиданно произнес:
– Пришел в сознание!
– Еду! – закричала я и понеслась в прихожую.
По дороге я тормозила у всех лотков и в результате притащила
в больницу туго набитые пакеты. Дежурный врач, молодой, очень серьезный, пожал
плечами, глядя на горы винограда, яблок, киви, бананов и манго:
– Ничего этого нельзя.
– Совсем-совсем? – расстроилась я. – Никиточка больше всего
на свете любит фрукты!
Доктор покачал головой и ткнул пальцем в клюквенный морс:
– Вот этого чуть-чуть, полстакана.
Я побежала в палату, держа перед собой бумажный пакет.
Конечно, я ожидала, что Никита выглядит не лучшим образом,
но совершенно не представляла, что он так плох!
Сначала мне показалось, что на огромной кровати никого нет.
Просто легкое одеяло, под которое со всех сторон уходили всякие трубочки, но
потом глаза различили на подушке, плоской как блин и, очевидно, жесткой и
неудобной, маленькое желтоватое личико, похожее и по размеру, и по цвету на
недозрелый апельсин.
– Никиточка, – осторожно прошептала я, приближаясь, – Кит!
Верхние веки его слегка дрогнули, показалась тоненькая
блестящая полосочка. Бескровные губы зашевелились. Я наклонилась к подушке.
– Ма… ма… ма…
– Это я, Вилка.
– Ба… буш… ба…
– С ней все хорошо, – поспешила я успокоить мальчика, –
хочешь пить?
Кит молчал.
– Если да, то закрой оба глаза, если нет, то только один!
Блестящая полосочка исчезла.
Я взяла поильник с длинным носиком и поднесла ко рту
Никитки, но красная жидкость не хотела вливаться, она вытекла на пододеяльник.
У бедного ребенка не было сил глотать.
– Кит, ты видел, кто на тебя напал?
Веки тихонько приподнялись и опустились.
– Да?
Движение повторилось.
– Кто это? Мужчина?
Никита лежал неподвижно.
– Женщина?
Нет ответа.
– Почему ты впустил этого человека?
– Ба… – прошептал мальчик, – ба…
– Бабушка здорова, она скоро к тебе придет.
Никитка как-то странно дернулся, и один из аппаратов,
стоящих у его изголовья, противно запищал. Тут же вошла молодая женщина в белом
халате. Глянув на экран, она велела:
– Покиньте палату.
Я вышла в коридор и пошла в ординаторскую. Доктор что-то
писал в толстой пухлой тетради.
– Вы его мать?
– Нет, учительница.
– Странно, однако, – протянул врач.
– Что?
– Ребенок в таком состоянии, а родственников нет.
– Его мать убили, а у бабушки инфаркт!
– Да? – недоверчиво протянул мужчина. – Кто же тогда каждый
день сюда названивает? Вот странно. Вроде трезвонят, волнуются, а в больницу ни
ногой.
– Извините, это я вас беспокоила, думала, раз он без
сознания, то присутствовать не надо…
– Да ваш голос я узнал, – отмахнулся парень, – нет, еще одна
звонит, пожилая…
– Марья Михайловна! – обрадовалась я. – Это его бабушка!
Пожалуйста, очень вас прошу, узнайте у нее, в какой больнице она лежит, и
обязательно скажите, что Никита видел нападавшего, это очень важно! Пусть
сообщит в милицию.
– Хорошо, – коротко бросил собеседник, – вас-то как
величать?
– Виола.
Врач усмехнулся:
– Ну а я Дима, Дмитрий Мельников.
– Никита выздоровеет?
– Надеюсь, хотя в случае черепно-мозговых травм делать
прогнозы трудно.
– Чем его так?
– Пулей, – пояснил Дима, – одну в грудь всадили, другую в
голову, контрольный выстрел. Только повезло парнишке, жив остался. Редкий
случай. Пакетики не забудьте.
– Какие?
– А с фруктами.
Я посмотрела на бананы, киви, виноград и манго.
– У вас ведь, наверное, лежат дети, к которым не приходят?
– В двенадцатой, Витя Назаров из детдома.
– Отдайте ему.
– Сами отнесите.
Я оттащила в двенадцатую палату лакомства, вручила их
худенькому, просто прозрачному мальчику, тихо перелистывающему книжку, и
поехала домой.
У выхода из метро стоит большой стеклянный павильон,
украшенный отчего-то зеленым крестом. Никто не может мне объяснить, почему
крест именно зеленый? По мне, так он должен быть красным. Москвичи издавна
привыкли: красный крест – врачи для людей, синий – для животных. Но зеленый для
кого? Для инопланетян, что ли?
Я вошла внутрь и приобрела все лекарства по списку:
реопирин, вольтарен, метиндол, диклофенак… Последний, правда, оказался в
свечах, но я решила, что без разницы! Важно, чтобы лекарство попало внутрь
больного, а уж каким путем это произойдет, не все ли равно. Главное – эффект.
Дома я вывалила коробочки на тумбочку возле кровати Олега и
от нечего делать принялась разбирать шкаф. У Куприна есть омерзительная
привычка заталкивать вещи на полки, комкая их и сминая. И вообще, он жуткий
лентяй. Брюки никогда не вешает, рубашки тоже, просто швыряет их на дно шкафа,
туда, где хранятся ботинки, а потом начинает орать: «У меня нет чистых
рубашек!»
