Казалось бы, что за беда? Ну, зацепили, ну, стесали сантиметр-другой лопастных законцовок – какая с того трагедия?..
Впрочем, в те секунды мы не догадывались ровным счетом ни о чем: ни о касании рулевым винтом препятствия, ни о его частичном разрушении, ни о возможных последствиях сего происшествия. Мы тупо вцепились в то, что было под руками, а машина раскручивалась вокруг оси винта и опасно заваливалась набок.
Потом случился большой бульк – вертолет ухнул об воду, и все содержимое грузовой кабины, включая нас и огромную желтую бочку с керосином, прыгало и металось по ограниченному пространству.
Мои парни приучены ко всяким жизненным выкрутасам, к тому же все сидели в гидрокомбинезонах и с готовыми к работе ребризерами. От команды «Приготовиться к десантированию» до прыжка в воду обычно хватало минуты: надеть на ноги ласты, натянуть на голову полнолицевую маску и схватить автомат. Короче, незапланированный контакт «вертушки» с водой заставил произвести те же действия, только в невероятно ускоренном темпе. Оно и понятно – все молодые, все хотят жить.
«Ми-8» продержался на поверхности около минуты, и этого нам хватило с избытком. Первым делом вытащили экипаж и часть снаряги. Остальное спасали, пока несчастный пепелац погружался до глубины полусотни метров. Потом всплыли на поверхность, посчитались по головам и начали взбираться по штормтрапу на палубу посудины.
Все закончилось хорошо. А часом позже мы сидели за столом кают-компании с летчиками, глушили под хорошую закусочку авиационный спирт и слушали их байки о причинах аварии. Вот тогда-то я и узнал об ахиллесовой пяте классических одновинтовых вертолетов. Узнал и запомнил на всю оставшуюся жизнь: если у тебя нет ПЗРК или мощного стрелкового оружия, способного поразить экипаж, пробить или поджечь топливные баки, вывести из строя важные системы, то попробуй покалечить наиболее уязвимую деталь конструкции – рулевой винт на конце хвостовой балки. Без исправного рулевого винта «вертушка» становится почти неуправляемой и чаще всего оказывается лежащей на боку.
* * *
Кажется, запущенный мною дрын угодил точно в цель – в бешено вращавшийся диск. Во всяком случае, лежа на земле и прикрывая голову руками, я отчетливо различил треск, хлопки и что-то еще, помимо ровной работы двигателя и стрекота лопастей несущего винта.
«Готово, – сильнее вжимаюсь в пожухлую траву. – Теперь бы уцелеть в вихре разлетающихся обломков!»
Сзади меня, метрах в пятнадцати, погибает вертолет: рулевой винт разрушен, и реактивный момент заставляет фюзеляж крутиться против вращения несущего винта. Подъемная сила стремительно падает, и летательный аппарат в полном соответствии заветам сэра Исаака Ньютона грохается об землю. Основную силу удара принимают полозья, затем фюзеляж заваливается набок, разбивая лопасти и разбрасывая во все стороны части своего израненного организма.
Приподнять голову и посмотреть назад я осмеливаюсь лишь через несколько секунд, когда двигатель окончательно захлебнулся, а скрежет и прочие ужасные звуки стихли.
Красно-белая «вертушка» лежит на боку. Метрах в тридцати сиротливо торчит оторванная хвостовая балка; рулевого винта на ней, конечно же, нет – его обломки разлетелись по всей поляне. Остекление кабины разбито, одна из дверей валяется недалеко от меня. Под остатками занимается пламя – вероятно, загорелось вылившееся из бака авиационное топливо.
– Пора сматываться, – оглядываюсь по сторонам. – Или нет. Есть у меня еще одно дельце…
Подбежав, заглядываю в кабину.
Внутри один пилот. Жив, но здорово покалечен: лицо в крови, одна рука изломана.
Оттаскиваю его от пожарища, чтоб не сгорел заживо. Снимаю с ног ботинки и проверяю карманы, выгребая на всякий случай все – пригодится. И бегу прочь туда, где оставил девчонку…
Спустя полчаса мы подходим к окраинным улочкам города.
– Тебе не кажется, что у нас дурацкий вид? – шепчет Хелена.
Искоса поглядываю на спутницу.
– Да уж, на европейских туристов мы не походим…
По лесочку она бежала в реквизированных у пилота ботинках. Они были ей страшно велики; тем не менее скорость нашего передвижения многократно возросла. Выбравшись на дорогу, девушка отдала мне обувь и пошла босиком. Короче, за городом наш видон вызывал недоумение лишь у лесных сорок, в городе же мы могли нарваться на праведный гнев мусульман или на любопытные вопросы полицейских. Перспектива встречи с полицией не устраивала – в моих карманах имелись документы пилота разбившегося вертолета и кое-какие деньги; у Хелены не было ровном счетом ничего.
– Зайдем, – киваю на крохотную лавку и обувную мастерскую под одной крышей.
Внутри жестами изъясняюсь с пожилым турком в феске. В итоге за двадцать долларов сторговал пару женских туфель – старомодных и страшных, но крепких.
– Это ужасно, – жалобно говорит спутница. – Купи мне что-нибудь поприличнее – у тебя же есть деньги!
– Да, ужасно. Зато практично и удобно. И вообще, девушка, будь поосторожнее. Турецкие граждане, смиренно сидящие на лавочке у входа в магазин, могут непредсказуемо отреагировать на слово «деньги». Обувайся, и пошли…
* * *
По пути в Средиземное море «Sea Dream» прошел по проливу мимо Стамбула; двухсуточная стоянка намечалась на обратном пути. И вот теперь, когда мы с Хеленой, воспользовавшись автостопом и сделав огромный крюк вокруг Мраморного моря, подъезжаем к Босфору, нам открывается вид на стоящий у причала круизный лайнер с российским флагом.
Слава богу – догнали!
Переехав по мосту пролив, покидаем авто и направляемся к причалам, расположенным неподалеку от бухты Золотой рог. Завидев наше судно, девушка веселеет и прибавляет шаг. До того бедняжка устала, что плавающая тюрьма ей представляется заманчивым прибежищем. Признаться, и мне хотелось бы растянуться на мягкой постели и вздремнуть полтора десятка часов в относительной безопасности.
До «Sea Dream» остается несколько кварталов набережной.
– Расскажи о своем отце, – прошу Хелену.
Она рассказывает – сбивчиво, путано, нервно. О нищей юности Анте Анчича на рыбацком острове и о службе в спецназе Французского иностранного легиона; о темных делишках в Южной Америке и аферах во Франции; о возвращении в Хорватию и войне с сербами; об обвинениях прокурора Международного трибунала по бывшей Югославии и бегстве от Гаагского трибунала…
Слушая невеселое повествование, я все больше убеждаюсь в одном: если этот тип с орлиным носом и пронзительным взглядом вцепился когтями в жертву – рассчитывать на снисхождение или на ошибку не стоит; железной хватки он не ослабит, покуда жертва не испустит дух.
Мы идем узким безлюдным проулком. Буквально в квартале бьет ключом жизнь огромного города: гудят автомобильные потоки, слышится музыка, зазывают туристов и зевак продавцы многочисленных лавок; доносятся запахи восточных пряностей, рыбы и жареных каштанов. А здесь тихо и безжизненно: внизу пыльные витринные стекла и обветшалые вывески давно закрытых мастерских, сверху торчат крохотные балконы, и полощется ветерком постиранное белье. О буйстве жизни напоминает лишь краешек Босфора да корма пришвартованного «Sea Dream», видимые в разрыве меж невысоких домов.
