– Успокойся, – сказала я, – где смесь, которую тебе вручили
в роддоме? Надо просто развести ее и дать Никите, он поест и успокоится.
– Господи, конечно, – подскочила Тома. – Мне и в голову не
пришло! Значит, так, пусть Сеня и Кристя остаются с Никитой, а мы с тобой
побежим разводить еду.
Начался новый виток хлопот. Сначала Томуська наливала в
бутылочку положенное количество жидкости. Заняла нехитрая процедура минут пять,
никак не меньше. Подруге все никак не удавалось отмерить нужный объем воды.
Следом настал час молочной смеси. Желая добиться точности, молодая мать
многократно проводила лезвием ножа по мерной ложечке, стряхивая излишек
порошка, но руки у нее дрожали, «Фрисолом» вновь падал в банку. Наконец настал
час встряхивания бутылочки.
– Не дай бог комочек попадется, – шептала Томуська, изо всей
силы вертя емкость с соской.
Из спальни тем временем несся негодующий крик, нет, вопль.
Затем подруга многократно проверила температуру еды. Бессчетное количество раз,
капая себе на внутреннюю сторону запястья, она бормотала:
– Так горячо, – и совала бутылку под кран с холодной водой.
Понятное дело, что через минуту заменитель молока слишком
остывал и его приходилось подогревать. На пятый раз я перехватила Тамарину
руку.
– Хватит. Пока донесешь до комнаты, дойдет до нужной
температуры.
Посуетившись вокруг Никиты пару минут, Тамара наконец
утихомирилась и всунула ему в рот соску.
– Кушай, мой маленький.
Крохотный человечек замолк, все замерли в умилении.
– Первый обед дома, – пробормотал Сеня, – пойду за
видеокамерой.
– Ты чего, пап? – возмутилась Крися. – Я же давным-давно
снимаю! Как только Томуська его в кровать положила, так и начала!
И тут Никита заорал, но как! Я даже и предположить не могла,
что существо, равное по весу банке с вареньем, способно издать подобные звуки.
– Котик мой, – перепугалась Тамара, – что случилось?
Мы начали проделывать кучу бесполезных, суетливых действий.
Разворачивать, заворачивать, снова разворачивать ребенка, запихивать ему в рот
бутылочки, вынимать, опять запихивать. Держали его «столбом», качали, клали в
кроватку, трясли, вынимали… Толку никакого. Никита синел от вопля и сучил
ножонками.
Вдруг меня осенило.
– Ну-ка, дай бутылку.
Дрожащим голосом подруга сказала:
– Держи.
Я мигом всунула соску себе в рот. Ага, понятно.
– Очевидно, очень маленькая дырочка, даже мне, взрослому
человеку, приходится прилагать силу, чтобы высосать смесь, он просто не может
ничего съесть.
– Сейчас, сейчас. – Тамара кинулась на кухню за другой
соской.
Спустя пару минут Никита удовлетворенно затих, мы перевели
дух, и тут он закашлялся, по его подбородку потекли белые струйки.
– Захлебывается, – испугалась Томуся, – ой, он сейчас умрет,
боже, нет, это ужасно…
Зарыдав, она бросилась вон из спальни. За ней побежали Семен
и Кристя, не забывающая запечатлевать все на камеру. Мы остались с Никитой
вдвоем. Младенец перестал кашлять, зато опять закатился в рыданиях. У меня нет
никакого опыта общения с новорожденным, но в отличие от Томуськи и Семена мои
мозги сохранили ясность. Ладно, пусть еще немного покричит.
Я сходила на кухню, пересмотрела кучу сосок, нашла на мой
взгляд подходящую и взяла Никитку на руки. Послышалось тихое чмоканье и
довольное сопение.
– Он умер, да? – дрожащим голосом спросила Томочка,
появляясь в спальне.
Глаза подруги блестели под покрасневшими веками, нос распух,
щеки ввалились.
– Типун тебе на язык, – рассердилась я, – просто наелся и
заснул.
Тамара взяла Никиту на руки.
– Ему жарко!
– Нет, – твердо заявила я, – мальчику хорошо, оставьте
несчастного в покое. Вы замучаете его заботой.
Глава 9
Если честно признаться, в голове у меня не было никаких
версий. Посидев, тупо глядя в окно, я приняла решение: поеду к Жоре на работу и
порасспрашиваю его коллег. Небось у него там есть друзья. Жорка говорлив и
страшно активен, вокруг подобных личностей всегда много людей. Где он служит, я
хорошо знаю. Когда год тому назад Радько защищал диссертацию, Ритуська
пригласила полдома посмотреть на действо. Я тогда впервые оказалась участницей
подобной процедуры и очень пожалела членов ученого совета. Вот бедолаги! Я-то
один раз всего и мучилась, слушая заунывные речи, а каково им выслушивать такое
чуть ли не ежедневно, с ума сойти можно! Впрочем, кое-кто из профессоров
откровенно зевал, другие дремали с открытыми глазами, сохраняя на лице
выражение крайнего интереса к происходящему, а две бабы самозабвенно болтали,
не обращая никакого внимания на собравшихся.
Адрес НИИ я помню, вернее, знаю, как туда добраться. Сначала
до станции «Белорусская», а там пешочком по улицам в сторону Тишинского рынка.
Серое кирпичное здание, типовой проект для школ и НИИ, устроилось во дворах.
Вот только не помню названия учреждения. То ли Научно-исследовательский
институт архитектурных памятников, то ли там занимаются изучением культурных
ценностей… Вот то, что Жора сидел в архиве, я знаю точно. Рита часто упрекала
мужа:
– Пришел домой и свалился на диван. Нет бы картошечки
почистить да меня покормить! Между прочим, целый день штаны протираешь, ничего
тяжелей бумажки в своем архиве в руках не держал, а я по цехам, словно
заведенная, мотаюсь, ноги к вечеру свинцовые делаются…
Жора обычно не огрызался, но и жарить вкусную картошечку не
спешил. Если Рита очень его доставала, ронял сквозь зубы:
– Да уж, в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную
лань!
По его тону становилось понятно, что ланью он считает себя.
После этого высказывания у них в квартире, как правило,
начинали летать столы и стулья, а я быстренько убегала к себе.
Память меня не подвела. НИИ стоял на месте, только у входа
отчего-то не было вывески, лишь пустое место, темный квадрат на фоне слегка
выгоревших стен.
