– Нет, конечно, – вздохнула Тамара, – но он плачет все
время, даже тогда, когда дремлет. Я физически устала от вопля, а Сени нет дома,
он работает.
– Хочешь, займусь Никитой?
– Да, – с благодарностью ответила подруга, – только его надо
выкупать.
– Ерунда.
– Вода должна быть 36,6 градуса, проверь термометром.
– Не волнуйся.
– Потом его следует одеть в тоненькую байковую распашоночку,
два чепчика, завернуть в пеленки, памперс не забудь!
– Хорошо, отдыхай.
– А после дать смесь, развести…
– Успокойся, на банке все написано.
– Без комочков.
– Ложись, почитай спокойно.
– Не давай ему плакать, качай кроватку.
Первый раз в жизни мне захотелось ущипнуть подругу.
– Укладывайся и не дергайся.
Тамара вытянулась на постели и, закрывая глаза, прошептала:
– Смотри, горячим не напои, капни смесь на запястье.
Я подхватила кряхтящий сверток и поволокла его в ванную.
Выкупались мы без особых проблем, правда, я не знала, следует ли мыть голову с
мылом, но, подумав, решила просто поплескать на нее водой. Волос у Никитки пока
нет, значит, детский шампунь тут ни при чем.
Кое-как нацепив на младенца распашонки и чепчики, я вытащила
упаковку памперсов, раскрыла ее, вынула огромные бумажные трусики и стала
обряжать мальчишечку. Странное дело, он проваливался в новомодный подгузник
целиком. Штанишки закрывали почти все маленькое тельце, застежки пришлись на
грудь, под самыми руками, а маленькие ножки свободно болтались в прорезях. Мне
такая конструкция показалась идиотской, ну зачем запаковывать младенца целиком
в бумагу? Хватило бы надежно укрытой филейной части. Да еще пояс с липучками,
который находился под мышками, оказался слишком свободным. Никитка просто
выскальзывал из памперса. Подумав секундочку, я застегнула «Хаггис» поверх
распашонок и осталась довольна, теперь ничего не болталось и не елозило.
Намного трудней оказалось справиться с пеленками. Никита
сучил ножками, легкая ткань мигом разматывалась. Через полчаса я поняла, что не
способна запеленать младенца, но не в моих правилах пасовать перед трудностями.
Я схватила широкий бинт, и спустя пару минут Никитка был сначала запеленут, а
потом забинтован. Теперь он мог сколько угодно пытаться сбросить с себя фланель
и ситец. Широкий бинт оказался великолепным свивальником.
Но младенец не растерялся, он каким-то непостижимым образом
ухитрился описаться. Я посмотрела на свою мокрую кровать и освободила мальчонку
от пут. Вот вам их хваленые по всем телепрограммам товары для новорожденных! А
уж кричат: тепло, сухо, комфортно! Ни фига подобного! У нас все холодно, мокро
и неудобно, да и распашонки спереди испачкались.
Пришлось начинать процедуру сначала. Правда, на этот раз я
действовала более умело и сразу забинтовала парнишечку.
Смесь он выпил без писка. Концерт начался потом. Не успела
соска покинуть ротик, как Никита заорал. Я принялась трясти коляску. Без толку.
Вернее, маленький мучитель затихал в тот самый момент, пока я возила его
взад-вперед по комнате. Но стоило остановиться, как тут же раздавался
негодующий вопль.
Через час у меня онемели руки, я села и попыталась качать
мучителя, комфортно устроившись в кресле. Но нет! Хитрое существо каким-то
образом просекло, что нянька решила отдохнуть, и завизжало так, что я, мигом подскочив,
забегала по комнате. Крик тут же стих. Еще через полчаса я освоила трюк: левая
нога толкает коляску, правая рука тянет ее назад, а глаза уставились в книжку.
Стало слегка веселей, более того, Никита мирно заснул. Боясь скрипнуть, я на
цыпочках дошла до кровати и рухнула на плед. Блаженная тишина окутывала
комнату, я не могла даже читать, просто лежала, глядя в потолок. Внезапно
раздался крик! Я подскочила вверх и ту же минуту поняла, это не младенец, а кот
Сыночек, требующий ужин. Никита спит, слава богу, он не плачет. Но тут дверь
распахнулась, и влетела Леля с воплем:
– Вилка, нет ли у тебя часом красных ниток?
– Тише ты, – замахала я на нее руками, – с ума сошла,
ребенка разбудишь!
– Извини, – зашептала Лелька, – никак не могу привыкнуть,
что у вас теперь младенец имеется.
Но она могла не понижать голоса, потому что по спальне
разнеслось пронзительное «А-а-а-а…».
– Вот это голос, – восхитилась Лелька, – просто Елена
Образцова.
– Она женщина, – сердито сказала я, толкая коляску, – скорей
уж Федор Шаляпин, если сравнивать с великими россиянами.
– Нет, – усмехнулась Леля, – есть такой Дуглас, ну по телику
поет, сначала нормально, даже красиво получается, потом как завизжит:
«А-а-а-а…» Жуткое дело! Очень похоже Никита выступает, определенно станет
певцом.
Я быстро сложила пальцы крестиком, нет уж, не надо. Леля
склонилась над коляской.
– Когда видишь маленького, сразу такого же хочется!
– Ну и в чем дело? Кто мешает?
– Издеваешься, да? – рассердилась Лелька. – Близнецы только
в школу пошли. Кстати, знаешь, у него жабры на шее!
– Что?! – заорала я, наклонившись к коляске. – Какие жабры?
Где? Кошмар!
– Да не у Никиты, – отмахнулась Леля, – а у Дугласа, ну, у
певца. Вон вчера в «Экспресске» прочитала, он способен больше пяти минут под
водой сидеть!
Я перевела дух и принялась вновь укачивать ребятенка. Жабры!
Такое не всякому придет в голову! Молодец, «Экспресс-газета»!
– Почему он забинтован? – спросила Леля.
– Пеленки все время разворачиваются.
Юркина жена рассмеялась.
– Ну ты даешь, давай покажу, как надо завертывать.
– Лучше потом, видишь, заснул, слава богу, или ты уже
уходишь?
– Нет, – радостно объявила Леля, – эта Света гениально шьет,
такие брюки забацала…
– Эй, девки! – раздалось за спиной.
– А-а-а-а, – мигом закатился Никита.
– Чтоб ты провалился, – накинулась я на Ленинида, – разве
можно так кричать в доме, где только что заснул ребенок? Я у тебя ключи отберу,
если будешь подкрадываться и орать. На вот, теперь сам его утрясывай!
– Так я забыл про малыша, – начал оправдываться папенька, –
из головы вылетело!
