Пролог
Баренцево море
1951 год
Ночью в душной тесноте Матвей метался от снившихся кошмаров. Вроде бы должен был ко всему привыкнуть за время допросов, этапов, лагерной чехарды. Нет же – опять задыхался и кричал, опять больно ударился локтем о твердый и холодный предмет. Видно, из-за этих снов не сразу ощутил близость смерти, когда судно содрогнулось от жахнувшего в соседнем отсеке взрыва.
Сказать, что взрыв был мощный, – не сказать ничего. Старенький транспорт словно наткнулся полным ходом на банку и взмыл метра на три-четыре. В трюме все перемешалось: тела, подстилки из худой одежки, бачки с парашей. Вслед за хлопком оглушила какофония звуков: грохот, скрежет металла, вопли, пронзительный гудок гибнущего «Вельска»…
Вскочив, Матвей зашарил в темноте руками.
– Что случилось?! Мы напоролись на мину?
Голос потонул в шуме и криках. Да и что толку было спрашивать у таких же, как он сам?
Определив по памяти направление, Матвей стал пробираться к трапу. Где-то на середине пути он вдруг отчетливо понял: судно дало опасный крен и вот-вот ляжет на правый борт…
Сутками ранее небольшой пароход «Вельск» отшвартовался от причалов архангельского порта и вышел через Двинскую губу в Белое море. В тесном трюме кое-как разместились сто одиннадцать заключенных, коим «подвезло» разменять относительно мягкий климат Мехреньгского лагеря на ледяные ветры Новой Земли. Поговаривали, будто в тамошних неприветливых скалах затевалась большая стройка, и требовалось много рабочей силы.
Ровно через час тем же маршрутом вышел транспорт солидного дедвейта с топливом, продуктами, пресной водой, теплой одеждой и лесоматериалами для строительства бараков. На траверзе Мезенской губы суда встали в походный ордер и направились на северо-восток. Оба транспорта были зафрахтованы руководством ГУЛАГа Архангельской области, конечным пунктом маршрута в документах значился новоземельский поселок Белушья Губа.
Погодка несколько дней держалась знатная – штиль, редкие высокие облака и отличная видимость. Используя благоприятные условия, капитан пообещал доставить «груз» до пункта назначения за пятьдесят часов. Исходя из этого срока, начальство расщедрилось, выделив на переход полтора десятка мешков с сухарями и несколько бочек с водой.
В полдень конвойные выгнали заключенных на палубу, бросили им три мешка и выкатили бочку с водой. Это было подобие обеда, после которого разрешалось пять часов посидеть на палубе. Затем последовал ужин из тех же «роскошных» блюд и резкий окрик главного вертухая, приказывавшего возвращаться в душный трюм.
Спускаясь по осклизлым ступеням, Матвей улыбнулся в темную духоту. Вроде и радоваться было нечему, ведь жизнь стала на сутки короче. А с другой стороны, вместе с жизнью укоротился и семилетний срок заключения, пять из которых остались уже в прошлом.
«Еще каких-то два года! Два года, и я обрету свободу, – пробирался он поближе к центру переборки, где меньше ощущалась бортовая качка. – Сыну скоро исполнится семь, а я ни разу его не видел. Ни разу…»
Трюм стремительно заполнялся морской водой еще до того, как судно легло на правый борт. Зэки метались по пояс в воде, барабанили кулаками по переборкам и кричали, требуя выпустить их на палубу… Тщетно – никто не торопился отпирать овальную дверцу у верхней ступеньки трапа.
Когда же транспорт перевернулся, воздуха в трюме осталось катастрофически мало. Началась жуткая неразбериха и паника, усугублявшаяся абсолютным мраком. Каждый норовил взобраться повыше – к спасительному воздушному пузырю, толщина которого с каждой секундой убывала.
Прослужив несколько лет офицером военно-морского флота, Матвей отлично плавал. «Скорее всего, напоролись на старую мину, – решил он, сбрасывая вмиг отяжелевшую телогрейку и обувь. – Вода поступает через пробоину или трещину в корпусе по правому борту. Значит, нужно ее найти и попытаться выбраться наружу…»
Набрав в грудь побольше воздуха, он нырнул и, продираясь сквозь тела погибших, двинулся вниз…
Первая попытка закончилась неудачей. Трюм казался чрезвычайно тесным для перевозки сотни человек, но в абсолютном выражении его внутренний объем все же был приличным.
Вернуться наверх к жалким остаткам воздуха становилось все сложнее. Те, кто вдыхал эти остатки, не желали без борьбы уступать свое место. Лишь с третьего раза Матвею удалось прорваться к так называемому пузырю толщиной не более пятнадцати сантиметров. Он дышал тяжелым влажным воздухом, слушал истошные крики товарищей по несчастью, ощущал беспорядочные эволюции корпуса тонувшего парохода и кривил губы, усмехаясь очередному «подарку» судьбы. Буквально несколько часов назад он радовался прожитому дню и спокойному ночному отдыху, а сейчас не взялся бы предположить, сколько минут отпущено Богом.
«Нужно искать пробоину, – сделал Матвей глубокий вдох. – Если не найду, то останусь в этом трюме навечно. И уже никогда не увижу жену и сына…»
Он отсидел в советских лагерях долгих пять послевоенных лет. Осужден был в апреле сорок шестого – ровно через год после освобождения из концентрационного лагеря Дахау. В немецких застенках и научился радоваться каждому прошедшему дню и предстоящей ночи – самому благословенному времени в любой неволе.
Первые годы в ГУЛАГе душила обида. Как же так?! Тысячи людей попросту перемещались из немецких лагерей в советские. Без суда, без справедливого следствия… Однако в последнее время обида уступила место страстному желанию поскорее возвратиться к нормальной жизни. Он готов был провести эти два года где угодно: в воркутинских лагерях, в норильских, в пермских, даже на голых скалах Новой Земли, где, по слухам, приходилось крайне туго, – лишь бы не схлопотать дополнительный срок, освободиться и увидеть близких людей.
Правая ладонь наткнулась на рваные края листов металла примерно через минуту. Запас кислорода в крови имелся, однако под водой предстояло сделать многое: найти приемлемую по размерам дыру, выбраться через нее наружу, а затем усиленно работать конечностями, всплывая на поверхность.
«Не успею, – ощупывал Матвей пробоину. – Придется возвращаться, иначе задохнусь, едва сунусь туда».
Найденное им было не самой пробоиной, а длинной щелью между краями лопнувшей от взрыва металлической обшивки. Сама дыра, проделанная в борту ниже ватерлинии неизвестным взрывным устройством, находилась где-то дальше – за пределами трюмного отсека. Это стало понятно, когда Матвей, двигаясь вдоль щели и оценивая ее ширину, внезапно уперся плечом в поперечную переборку.
«Если постараться, то пролезу», – решил он и рванул к воздушному пузырю.
Не тут-то было. Пузырь почти исчез – наверху плавали тела мертвых зэков, а в угол отсека несколько оставшихся в живых никого не подпускали.
