– Да, зацепило…
Хайнц крутанул запоры и рванул дверь быстрее, чем Нойманн успел раскрыть рот.
За порогом два матроса поддерживали истекающего кровью Шнайдера. Рядом стоял растерянный Шлоссер.
– Карл, окажите помощь Отто, – повернулся к врачу Хайнц.
– А вы?
– Я – к причалу…
Пробежав полсотни метров, командир подлодки выскочил на каменный тротуар, обрамлявший прямоугольный водоем.
Недавние бунтовщики стояли на палубном настиле подводной лодки и, направив стволы автоматов к подводному гроту, напряженно всматривались в бурлящий поток. На лицах был отчаянный испуг.
Мор в два прыжка преодолел сходни, нырнул в рубку, поднялся на мостик и направил луч прожектора к поверхности воды. Огромное темное пятно медленно заползало во внутренний водоем.
Шум нарастал. А вместе с ним все сильнее вскипала вода.
Неожиданно лодка содрогнулась от сильного удара. Хайнц выронил пистолет, но на ногах устоял, ухватившись за поручень. Его взгляд по-прежнему метался по узкой полосе водоема, между левым бортом субмарины и соседним причалом.
– Ч-черт! – прошептал он.
Под водой явно что-то двигалось и вот-вот должно было показаться на поверхности…
Глава седьмая
Баренцево море,
30 миль северо-восточнее острова Медвежий
Наше время
Где-то в дальних закутках моего подсознания имеется некий прибор, в шутку называемый мной «набором шестеренок». Замечательная, между прочим, штука, почти безошибочно предсказывающая исход любого события. Кажется, это называют предвидением или предчувствием. Несколько раз «механизм» спасал мою шкуру, за что я чрезвычайно ему признателен. В другие моменты, не связанные с риском для жизни, он тоже работает без сбоев – достаточно прислушаться, и он правдиво расскажет о ближайшем будущем. Так вот, сегодня «прибор» молчал. А это означало то, что затея генерала Горчакова – пустое сотрясание кабинетного воздуха.
Ладно, это все лирика. Приказ поступил, и наше дело его выполнять.
Оказавшись под водой, первым делом проверили дыхательные аппараты. С ними все в порядке. Теперь – гидроакустическая связь.
– «Скат», я – «Ротонда», – первым нарушил безмолвие Устюжанин. – Как меня слышно?
Позывной «Скат» присваивается старшему рабочей смены. Если под водой одновременно находятся две смены (или пары, как в нашем случае) – «Скатом» остается работающая на глубине, а та, что выше, зовется «Барракудой». «Ротонда» неизменна и непотопляема, ибо она всегда находится на берегу или на палубе судна.
Каждый из нас для проверки работоспособности гарнитуры и приемопередатчика выдал в «эфир» по паре слов.
– Отлично слышу.
– Пять баллов.
– Лучше не бывает.
– «Ротонда», связь в норме, начинаем погружение.
– Понял. Удачи…
Мы достигли уже сорока метров – промежуточная глубина, на которой остается дежурить первая пара. На глубинах до пятидесяти метров наши инжекторно-регенеративные аппараты с гелиево-кислородной дыхательной смесью работают вдвое дольше, и если у нас с Фурцевым вдруг что-то не заладится, то Миша Жук с Сергеем Савченко, имеющие хороший запас смеси и свежие силы, придут на помощь.
Медленно опустились с Игорем в пучину, держа в поле зрения полосатый фал, на котором болтался оранжевый буй-маркер…
Вода в северных широтах невероятно чиста и прозрачна, что обусловлено небольшим количеством планктона и неорганики. Горизонтальная видимость около семидесяти метров, вертикальная – поменьше. Дело в том, что солнце в заполярных районах никогда не поднимается высоко над горизонтом, а от его положения на небосклоне напрямую зависит, насколько далеко свет проникает под воду. Или, выражаясь научным языком, насколько значителен фотический слой – верхняя толща воды в океане, в которой имеется достаточно света для фотосинтеза. Наиболее глубоко солнечные лучи проникают на экваторе, когда солнце находится в зените. Погружаясь в океан в тропических широтах, порой кажется, будто видишь дно на полукилометровой глубине. На самом деле значение вертикальной видимости гораздо скромнее, однако со здешним его не сравнить.
Пятьдесят метров. Здесь холоднее, чем в поверхностном слое, и уже темно. Я включил фонарь и периодически посматривал на голубоватый экран навигационно-поисковой панели. Пока он чист – сканирующий луч гидролокатора кругового обзора на этой глубине донный рельеф не цепляет.
Семьдесят метров. Костюм все плотнее и плотнее обжимал тело, добавляя неприятного ощущения ледяного плена. Да, это не Карибское море и не Бенгальский залив, где на предельную глубину можно ходить в одних плавках.
На восьмидесяти метрах гидролокатор определил довольно крупный объект, находящийся почти строго под нами. В том же направлении исчез и полосатый капроновый фал, удерживающий на поверхности буй-маркер.
Фурцев все время держался рядом – на дистанции вытянутой руки. Лучи наших фонарей рыскали в поисках цели…
А вот и она. На глубине девяносто метров мы отчетливо увидели под собой лежащее на боку небольшое судно.
Лучи осторожно нащупывали светлый борт с рядом круглых иллюминаторов и с темной полосой ватерлинии. Приблизились, осмотрелись, поискали название…
И вскоре остановились у самого носа. Рядом с якорной нишей аккуратно начертано масляной краской «Tynset».
– «Ротонда», я – «Скат».
– Да, «Скат», слышу вас отлично.
– Мы на месте. Цель найдена. Отчетливо вижу название траулера: «Тинсет».
– Все верно – это он.
– Приступаю к осмотру…
Траулер лежал на левом борту, такелаж был смят и разбросан по светлому илистому дну, мачты, портал и грузовая стрела погнуты, сломаны. Повсюду болтались обрывки трала.
Вначале заглянули в рубку. Все стекла выбиты – значит, произошел сильный взрыв, от которого суденышко основательно встряхнуло.
Я приказал Игорю осмотреть помещение в небольшой надстройке, а сам ушел вдоль борта – меня интересовала причина трагедии, а не ее последствия…
Как ни странно, нижняя часть корпуса цела – ни единой пробоины. Удивленно копаясь в памяти в поисках аналогий, подплыл к кормовой части. И только здесь фонарный луч наткнулся на искореженные листы обшивки.
Подплыл ближе и стал нащупывать острые, загнутые внутрь края…
Хреновое зрелище. Всегда испытывал почти физическую боль, глядя на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида рваных пробоин или подробного «поперечного плана» корпуса на месте его разлома?
Врыв произошел в районе кормы. Это видно по изуродованному слипу – специальному лотку, по которому лебедка выбирает трал. Вместе со слипом разворочены и распорные траловые доски, и кормовая вьюшка, перо руля вывернуто вбок.
