– Та немецкая субмарина, что лежит на дне в паре сотен метров от западной скалы, имеет ширину корпуса чуть более шести метров, а высоту со всеми выступающими из рубки прибамбасами – около десяти. Представили?
– Вполне, – кивнул генерал, придвигая к себе рюмку.
– Так вот. Ширина грота подходящая – лодка пройдет с хорошим запасом, зато высота – метров семь-восемь, что не позволило бы ей протиснуться внутрь или вылезти из пещеры на свободу. Поняли?
– Погоди-погоди, – заволновался Сергей Сергеевич, – ты ведь говорил о каком-то обвале!
– Верно, говорил. Перед входом в тоннель дно усеяно каменными обломками разной величины. Это осыпаются края у грота.
– И много там обломков?
– Полно.
– Так, может быть, вход просто завалило? – не сдавался шеф.
– Мы и собирались это выяснить. Не успели.
– Жаль, – поморщился он. – Но ничего. Вот окажем помощь шведам и…
– Вернемся?
– Обязательно. Вернемся и продолжим охоту за призраком!
Опрокинув в рот содержимое рюмки, я подцепил лимон, закусил и покачал головой:
– Упорный вы человек.
– Без упорства в нашем деле нельзя. Мы должны тщательно проверить каждую мелочь, касающуюся рабочей версии. А ты, стало быть, до сих пор отказываешься в нее верить?
– Возможно, экипаж «Верены» когда-то и партизанил в этих краях, но теперь-то чего напраслину городить? Субмарина давно подорвалась на мине, вход в пещеру засыпан, экипаж либо погребен внутри погибшего корабля, либо умер с голоду внутри базы…
– Все так, все так, – согласился Горчаков. – Знаешь, честно говоря, мне тоже не хотелось бы верить в существование хотя бы одной действующей базы нацистов. И все же для исключения любого совпадения мы обязаны проверить каждую деталь.
– Как скажете, – обреченно вздохнул я.
– Ты согрелся?
– Да, вполне. Спасибо за коньячок.
– В таком случае ступай – поспи. А то, не ровен час, опять придется лезть в воду…
В район гибели шведского судна нас навели самолеты МЧС, сменяющие друг друга над огромным пятном разлившегося дизельного топлива. Между самолетами и «Академиком Челомеем» хорошая устойчивая связь. Из переговоров стало ясно, что живых моряков летчики не обнаружили. Немудрено – при такой температуре воды самый натренированный человек не продержится дольше двух часов.
– Хорошенько осмотри корпус и установи причину гибели судна, – напутствовал генерал, – а поверхность мы возьмем на себя. Действуй!..
Моя пара пошла в воду первой, однако глубина здесь приличная, и нас страховали Жук с Савченко. Обе пары загрузились в одну шлюпку, а матросы «Челомея» уже готовили к спуску вторую. Задача ее экипажа – рыскать по волнам в поисках тел погибших моряков.
Отошли на десяток метров от «Академика».
– Поехали! – Надвинув на лицо маску, я свалился за борт.
Осматриваюсь, проверяю связь, включаю панель. И начинаю плавное погружение…
Объект мы нашли не сразу. В указанном летчиками месте пусто, и мне пришлось вспомнить о течении. Определив его направление, сместились к северу. И вот он – лежащий на боку «швед». Довольно крупное грузовое судно с белоснежной кормовой надстройкой и мощным краном посередине корпуса.
Для начала осмотрели находку со всех сторон. Сегодня перед нами не стояла задача отыскать и поднять тела моряков – этим займутся позже наши или шведские водолазы. Сегодня работа максимально упрощенная: мы обязаны установить причину трагедии.
В носовой части корпуса имелись приличные разрушения, но это всего лишь следствие удара о грунт. Настоящую причину гибели, как и в случае с норвежским траулером, мы нашли в районе кормы – метра на три ниже ватерлинии зияла огромная дыра неправильной формы. «А вот это уже похоже на последствия торпедной атаки».
Подплыв поближе, я осветил типичную чашеобразную вмятину с разрывом обшивки посередине. Снизу и сверху пробоины торчали обрывки шпангоута, палуба и две переборки, прилегающие к поврежденной области корпуса, были обрушены. Это так называемая «первая зона разрушения», образующаяся в районе взрыва. В ней полностью уничтожается корпус, технические средства и оборудование, а внутреннее пространство мгновенно заполняется забортной водой.
Площадь пробоины внушительна. Осторожно заглянув внутрь, я определил границы «второй зоны», где корпусные конструкции и технические средства повреждаются частично, а затопление происходит постепенно. Торпеда угодила в одно из помещений машинного отделения, и за обрушенными переборками виднелись соседние отсеки. Переборки «второй зоны» в трещинах и осколочных пробоинах, люки деформированы, а большой дизель сдвинут с фундамента.
По всем канонам, должна быть еще и «третья зона» разрушения, способная образоваться в любом отсеке и на любой палубе корабля даже на приличном удалении от эпицентра взрыва. Однако нас она не интересовала. Не станем мы искать и осколков торпеды, ибо сомнений в происхождении смертельных повреждений шведского судна практически не оставалось.
– «Ротонда», я – «Скат», – позвал я старого друга.
Тот откликнулся мгновенно:
– «Скат», я – «Ротонда».
– Мы заканчиваем. Можешь передать «Первому», что его версия частично подтвердилась.
– «Хозяйка»?
– Так точно, ее работа.
– Понял вас. Приступайте к подъему. Наверху тоже кое-что нашли. «Первый» разбирается лично…
Специальное спасательное судно, высланное шведской стороной для разбирательства в катастрофе, должно было подойти в район через несколько часов.
Поднявшись из шлюпки на борт научного судна, я вкратце и быстро изложил Горчакову свои соображения. Он просиял и тотчас повел меня в скромный медблок «Академика Челомея», где над телом мертвого шведского моряка колдовал местный эскулап.
– Это наша единственная и очень важная находка. Летчики обнаружили его в миле к северо-востоку, – доложил он мне по дороге. Распахнув дверь медицинской епархии, громко известил о своем прибытии: – Ну-с, доктор, каковы наши успехи?
Мужчина средних лет в зеленой спецодежде показал пулю, ловко захваченную острием мудреного инструмента.
– Как мы и предполагали, причиной смерти явилось не переохлаждение, а вот это. Держите…
Нацепив на нос очки, Горчаков подхватил улику, переместился к иллюминатору и с воодушевлением стал изучать убийственный снаряд, будто на его стальной рубашке выгравировано имя жертвы и биография убийцы.
Я же с грустью смотрел на мертвого шведа, каких-то пятнадцать часов назад двигавшегося, думавшего, говорившего, улыбавшегося и строившего планы на будущее. Насколько же хрупкая эта штука – жизнь…
Погибшему мужчине было лет тридцать, кожный покров неестественно белый, волосы на теле с рыжеватым оттенком – типичный скандинав.
