Подвсплыли под покровом ночи, осмотрелись. И, не обнаружив возле поврежденного корабля ни единой души, решились отправить на шлюпке группу разведчиков. Те вернулись через час и доложили:
– Корабль пуст. Можно подходить, швартоваться и перекачивать топливо.
Так и поступили. А вместе с топливом до утра успели «откачать» практически все запасы провизии из шикарного двухэтажного камбуза.
Послышались шаркающие шаги, внутри склада погас свет.
– Доволен? – насмешливо спросил Нойманн.
Вернувшийся инженер растянул в улыбке бледные губы:
– Спасибо. Я готов работать.
– Тогда пошли, – запер дверь профессор.
Курт поплелся в «лазарет». Карманы ветхой одежды смешно топорщились от банок, еще четыре штуки он нес в руках.
«Интересно, сколько он успел сожрать этой отравленной гадости? – идя следом, размышлял врач. – Банок двадцать, тридцать?… Впрочем, черт с ним. Главное, чтоб Курт помог мне на первых этапах пробуждения. А дальше пусть подыхает – он мне больше не нужен…»
И вновь длинный сумрачный зал «лазарета», где двадцать четыре человека из команды U-3519 возвращались из состояния длительного сна. Да, всего двадцать четыре: двадцать моряков и четыре специалиста из группы Нойманна. Остальные капсулы пусты.
Первый этап пробуждения уже завершился: температура тел восстановлена, люди извлечены из герметичных капсул и уложены на кровати. Над изголовьем каждого висела капельница со специальным реабилитирующим препаратом.
– Температура? – не поворачивая головы, властно спросил профессор – в делах, касающихся работы, он всегда непреклонен и строг.
– Тридцать пять и пять, – ответил Курт.
– Пульс?
– В пределах нормы: от тридцати до сорока пяти ударов в минуту.
– Частота дыхания?
– В среднем двадцать в минуту.
– Хорошо…
Процесс пробуждения проходил без сбоев, что в последнее время случалось все реже и реже – видно, сказывался возраст пациентов и изношенность медицинского оборудования. Да, по виду пациентам много не дашь – самые молодые и хорошо сохранившиеся мужчины выглядели лет на сорок – сорок пять. Это те, что надели форму Кригсмарине в юном возрасте, а попав в подскальную базу, проспали все одиннадцать шестилетних циклов. Другим повезло меньше: кто-то, оставаясь в дежурной смене, пропустил один цикл, кому-то выпадало дежурить по нескольку раз. Этим людям на вид по пятьдесят-шестьдесят. Хуже всех пришлось врачам – первые восемнадцать лет они жили в подскальной базе по обычному человеческому распорядку. Лишь в далеком шестьдесят третьем Нойманн впервые разрешил двум коллегам занять освободившиеся места в капсулах. Тот год выдался «урожайным» на трагические события: в страшных муках скончались последние члены экипажа «Верены», оставив в одиночестве своего командира Альфреда Ценкера – тот облысел, с трудом передвигался, но сдаваться не желал. U-3519 вышла на охоту в третий раз и в процессе сбора трофеев потеряла двух матросов. В общем, появилась возможность продлять жизнь в капсулах не только морякам, но и научному персоналу.
Тем не менее обитатели подскальной базы регулярно уходили в мир иной: кто-то терял самообладание и добровольно лишал себя жизни, кого-то в короткие периоды бодрствования подкашивали болезни, справиться с которыми профессор был не в силах, некоторые погибали в результате несчастных случаев. А кто-то забирался в капсулу, засыпал и не просыпался. В последний раз команда пробудилась в полном составе в далеком восемьдесят первом. А с восемьдесят седьмого постоянно следовали неудачи: из длительного сна не выходило по одному, а иногда и по несколько человек, часто происходили несчастные случаи. Так, во время ремонта гидравлических механизмов субмарины был насмерть раздавлен инженер-механик Гюнтер. От сердечной недостаточности скончался хирург Циммерман, поспавший в капсуле всего однажды. Заснул и больше не проснулся кок Бауэр…
Разглядывая розовеющие лица товарищей, Нойманн вдруг заметил неладное.
– Курт, – позвал он инженера, – посмотри, что с температурой в девятой капсуле.
– Все параметры в норме, – доложил тот через минуту. – А в чем дело?
– У обербоцмана Коха не видно признаков улучшения кровообращения…
Доктор оказался прав: организм старого дизелиста начал давать сбои. Около получаса дежурная смена боролась за его жизнь, но… Кох умер, так и не выйдя из глубочайшего сна.
Профессор устало упал на стул и взялся листать карту обербоцмана. Ничего особенного: родился осенью 1911 года в Инсбруке, окончил гимназию, реальное училище, школу младших морских специалистов, служил, воевал, участвовал, награжден…
«Несколько месяцев не дожил до столетнего юбилея», – скривился в усмешке Нойманн и, небрежно закинув карту в ящик стола, направился к остывающему телу.
Вместе с инженером они упаковали усопшего в специальный мешок, переместили на каталку и повезли на местное «кладбище» – в дальний закуток подскальной базы, чей тонкий каменный потолок соседствовал с ледником.
Трупы на «кладбище» лежали тремя плотными рядами у северной стены. Их было так много, что в закутке скоро не останется места. Все как живые – словно только что из капсул. Последним здесь шесть лет назад похоронили вахтенного офицера Отто Шнайдера, пустившего себе пулю в висок вместо того, чтобы залезть в капсулу и принять «препарат бессмертия».
Уложив Коха рядом с Отто, Нойманн помассировал свою нездоровую поясницу и с нескрываемой завистью произнес:
– Как бы я хотел умереть так же тихо и незаметно – ушел на шесть лет и не вернулся. Ни боли, ни истерик, ни сожалений…
Ничего не ответив, Курт зашаркал к выходу.
Не задержался на «кладбище» и профессор. Второй этап пробуждения еще не окончился – извлеченных из капсул товарищей нельзя надолго оставлять без присмотра.
Смерть подкарауливала людей на первом и втором этапах пробуждения – это был опаснейший промежуток времени, когда человеческий организм переходил из одного статичного состояния в другое. На третьем, заключительном и самом длительном, этапе гибели членов команды U-3519 еще не случалось. Однако от этого легче и спокойнее не становилось. Напротив, те несколько часов, в течение которых люди окончательно возвращались к жизни, истязали, выматывали и лишали дежурную смену последних сил.
Смысл проблемы заключался в том, что пространство внутри капсулы разбивалось на три температурные зоны: область с грудной клеткой охлаждалась до тридцати одного, область с конечностями – до тридцати трех градусов. Голова же – до уровня гипофиза, продолговатого мозга и аксиса (второго шейного позвонка) – «хранилась» при самой высокой температуре, равной тридцати пяти с половиной градусам. В «подмороженном» состоянии тело не посылало в мозг сигналов, порождающих кошмарные сновидения, и человек забывался ровным спокойным сном. В этом профессор Нойманн имел возможность убедиться лично – как-никак четырежды ложился в капсулу и принимал «препарат бессмертия». Зато на третьем этапе возвращения к жизни тело возобновляло нормальное кровообращение, обмен веществ, чувствительность кожного покрова. И вот тут начиналось невообразимое – сон разума порождал чудовищ.
