Наперекор страхам она не стала переходить на другую сторону, а пошла напрямки — таким вот удивительным способом всегда преодолевала слабость, проблемы, неприятности…
Поравнявшись с холодным мраком, вдруг пожалела о своей решительности и ощутила леденящий ужас — даже самое начало переулка в ночные часы походило на бездонную, черную дыру, не имевшую ничегошеньки видимого или осязаемого. Сюда не проникал с широкой улицы свет неоновой рекламы, отблески яркой луны безнадежно застревали и терялись в густых кронах лип и вязов. Молодая женщина пошла еще быстрее; не утерпев, побежала; миновав страшное место, оглянулась и лишь тогда сбавила темп, вздохнула с облегчением… Но в тот же миг непонятная черная тень мелькнула сзади, набросила на нежную шею что-то невидимое. Филатова вскрикнула, выронила папку с очерком, да петля туго затянулась, не давая вздохнуть, парализуя волю и не позволяя сопротивляться. Кто-то сильный и не ведавший жалости волок ее обратно — к переулку, в жуткую, гибельную темноту…
Палермо вздрогнул и услышал чей-то зычный голос. Подняв голову от сложенных на столике рук, огляделся по сторонам — по проходу шел проводник и объявлял о скором прибытии поезда в Горбатов. Майор успокоился, унял неровное дыхание и, тряхнув головой, отогнал последние обрывки кошмарного сновидения. За окном уж рассвело, поезд ехал мимо узнаваемых полустанков.
Допив начатую вчера бутылку минеральной воды, он вытащил из пачки сигарету и пошел в тамбур, отмечая про себя волнение от предстоящей встречи с матерью, верно уж приехавшей и ждавшей сына на вокзале…
* * *
Они долго стояли, обнявшись на перроне; затем неторопливо шли по тоннелю к привокзальной площади. Она тихо рассказывала о скудных житейских новостях, расспрашивала сына об успехах и украдкой смахивала слезы. А он поражался густоте седины для ее пятидесяти, и тому, насколько сдала его мать после смерти отца…
С момента отъезда из Горбатова в Рязань, более похожего на бегство, прошло двенадцать лет. С тех пор Павел несколько раз бывал в родном городе, однако появления, носили характер краткосрочных и суетных визитов. Останавливаясь у родителей в Солнечном, он поначалу отсыпался, вдоволь наговаривался с близкими, потом выбирался прогуляться по городу. Лишь однажды, после окончания Рязанского училища, наведался аж на три недели. А через четыре года, став капитаном, примчался, получив тревожную телеграмму — отец лежал в больнице, и срочно требовались деньги на операцию. Он привез все что сумел скопить к тому году, но этого оказалось мало, и они носились с матерью по городу, обзванивали знакомых, просили взаймы, собирали… Но не успели. Отец его — умница, трудяга и балагур, умевший уладить любой человеческий конфликт, умер, так и не дождавшись помощи хирурга.
Молодой человек собирался взять такси, да мать замахала руками:
— Нет-нет, Пашенька, полно тебе! У нас такие несуразные цены! Доехать до Солнечного, что пароходом до Астрахани…
Улыбнувшись, он подчинился, и в непомерной тесноте они тряслись на знаменитых горбатовских ухабах долгих сорок минут. Мимо проплывали картинки просыпавшегося летнего города, и майор никак не мог разобрать, что же раздражает его в этих однообразных видах.
Дома, разогревая заботливо приготовленную жареную картошку с мясом — любимое блюдо сына, мать сетовала:
— Разруха, ей богу, прямо по Булгакову — того и гляди, постучится в дверь старуха с клюкой! Газ при большевиках горел не хуже вечного огня
— десятилетиями, а сейчас гаснет, чуть не каждый квартал. Раньше отопительный сезон начинался по расписанию — пятнадцатого октября и аккуратно заканчивался пятнадцатого апреля. А сейчас видно всемирное потепление на мозги чиновников действует — мерзнем до середины ноября. Лифт месяцами не работает; свет подстанция отключает по два раза в сутки…
Он внимал и удивлялся, отчего же здесь — в мирном городе, не могут навести элементарный порядок. Это там, в Чечне, где идет война, где гремят взрывы и кому-то выгодно всячески лихорадить жизнь республики, простительно терпеть временные невзгоды. Но кому выгоден бардак в мирном Горбатове?..
— Ты ведь знаешь, мы с твоим отцом не совались в политику, никогда не кричали на демонстрациях, — мать поставила перед Павлом тарелку, пододвинула поближе бокал свежего молока и села напротив. Вздохнула, пряча взгляд заблестевших слезами глаз: — Мы были обычными людьми, которым всего-то и требовалось: стабильность, да уверенность в твоем будущем… А теперь, позови кто посерьезней — ей богу, пошла бы на баррикады!
Она вздохнула, сглотнув слезы возмущения, а он снова задумался…
Лишь вечером, когда праздничный ужин, устроенный сердобольной женщиной по случаю приезда единственного сына, прервался странным визитом сотрудника милиции, Белозеров стал понемногу понимать причину удивления, граничащего с раздражением.
Часть II
Город смерти
Глава 1
/14–15 июня/
Молодая темноволосая женщина шла по сумрачным, плохо освещенным городским улицам неторопливой и весьма неуверенной походкой. Развязно покачивая бедрами, она выкидывала далеко вперед длинные и немного худощавые ноги, как это делают модели, плавно дефилируя по узкому подиуму. Не замечая луж и асфальтовых неровностей, она оступалась; едва не падая, теряла равновесие, но тут же старательно выправляла нетвердую походку, одергивала подол светлой юбчонки. Затем, мимолетно оглядевшись по сторонам, давилась тихим смешком над собственной неловкостью и шлепала дальше дешевыми и давно потерявшими вид босоножками.
Вряд ли ее можно было назвать красивой. По крайней мере, сейчас. Сколько-то лет назад ее облик, вероятно, притягивал взоры и парней-сверстников, и зрелых мужчин. Как знать, возможно, так и было!.. Но ныне даже термин «привлекательная» едва вязался с внешностью одинокой запоздалой путницы. Так и не добрав к тридцати годам положенного веса, она казалась худой, длиннорукой и мосластой. Угловатые коленки смешно выпячивались из-под вызывающе короткой юбки; по бокам тонкой шеи остро торчали ключицы; маленькая, неразвитая грудь под свободной блузкой была почти незаметна. Изрядное опьянение добавляло сумбура в движения; лицо сохранило оттенки обаятельной детской простоты, но глуповатая улыбка стирала и этот невинный штрих, делая вид великовозрастной девушки отталкивающим.
Модная походка не удавалась, да и заинтересованных зрителей, способных оценить усердие, как назло не встречалось — улицы с проспектами в столь поздний час подолгу оставались пустынны — редкие авто проносились мимо, не притормаживая. Два часа она с курьерской настойчивостью следовала по давно заученному маршруту, а платежеспособные мужики, способные запасть на ее худосочное тело, притормозить, пригласить в авто — словно вымерли…
Спустя несколько минут дамочка свернула с улицы Герцена и заглянула в узкое окошко ларька на Московской, работавшего круглосуточно, без перерыва и выходных дней. Внутри вяло хозяйничала сонная продавщица. Протяжно вздохнув, жрица любви купила четвертую за сегодняшнюю ночь банку дешевого пива и направилась дальше.
