И радостное ощущение полета на неведомой, незнакомой доселе технике.
И неуверенность от неумения с ней управляться.
И страх от бушующей вокруг непогоды.
И муторное сомнение в успехе задуманной Барклаем авантюры.
Однако радоваться едва стартовавшему полету было рано – едва пробивая интенсивный снегопад, лучи фар выхватили вдали многометровые деревья, сплошной стеной преграждавшие путь самолету.
* * *
Сыпавшее снегом небо слегка окрасилось в серый цвет. Непроглядная ночь сменялась предрассветными сумерками. Это было последнее утро в жизни пятидесятилетнего, худощавого мужика, ни имени, ни фамилии которого Макс так и не узнал.
Патроны в двух подсумках еще оставались – хмурый русский вояка, что ходил в замызганной кровью куртке и руководил дерзким побегом, боеприпасами не обидел. Да был ли толк от этих трехсот патронов, коль управляться Рябой умел лишь с нехитрым набором крестьянских орудий?! Он так же старательно засекал вспышки от выстрелов, но прицеливался излишне медлительно, дозволяя цели ускользнуть, сменить позицию… Сам же перемещался редко; очереди давал длинные, посылая пули в пустоту и подставляя себя в качестве отменной мишени.
Едва за спиною затихло стрекотание самолетного двигателя, его ранило в левое предплечье. Вскоре вторая пуля ударила вскользь по виску…
Обливаясь кровью и быстро теряя вместе с нею и без того невеликие силы, он все еще стрелял, уже не видя куда, да и не ведая в какой стороне враг…
Когда закончились патроны в очередном рожке, дрожащая ослабленная ладонь не смогла вставить в гнездо следующий. Выстрелы смолкли; десяток грузинских надзирателей несмело поднялись из-за укрытий, осторожно приблизились к лежащему лицом вниз Рябому…
Он был еще жив – скрюченные пальцы скребли снег, грудь клокотала неровным дыханием.
– В лагерь! – коротко приказал Леван.
Окровавленного мужчину волоком потащили вниз по заснеженному склону. Следом несколько пар охранников несли коллег – пятерых убитых и троих тяжело раненных.
Возле колючей проволоки уже дожидался строй не выспавшихся, напуганных стрельбой и суматохой работяг. Рядом гавкали свирепые голодные псы, еле сдерживаемые вооруженными людьми на коротких поводках.
Рябого бросили у края пахоты.
Он очнулся, с трудом повернул к неровным шеренгам перепачканное грязным снегом и кровью лицо, и взирал печальными глазами на тех, кому предстояло и впредь каждодневно бояться жестокой расправы…
Он же сделал свой нелегкий выбор, навсегда оставив все страхи позади.
Коренастый грузин с перекошенной от бессильной ярости физиономией что-то прокричал; трое подчиненных с кавказскими овчарками послушно сорвались с места и… десятки огромных клыков, разрывая человеческую плоть, довершили то, чего не успели сделать на верхней площадке автоматные пули.
Способ десятый
21-22 декабря
Скопцов изо всех сил рванул на себя штурвал.
Частокол из высоченных кедров промелькнул внизу, и лишь слабый удар правой стойкой об одну из верхушек, известил об удачном окончании самой сложной, почти несбыточной фазы побега…
Машину болтало и бросало из стороны в сторону. Жалобно скрипели растяжки, шпангоуты и прочие силовые элементы фюзеляжа; крылья издавали настораживающие звуки, похожие на треск, но… самолет летел и упрямо набирал высоту.
«Давай-давай, дружок – выручай земляков!.. – часто приговаривал довольный Максим, по очереди вытирая вспотевшие ладони об одежду и медленно подворачивая угнанный Ан-2 на север. – Теперь не въехать бы куда-нибудь в этой жуткой облачности! В каком бы районе Грузии лагерь не находился, двигаться нам следует именно туда. Там – на севере, наша Родина!..»
Ни курсовой прибор, ни радиокомпас не работали – то ли были неисправны, то ли он не сумел отыскать способов их включения. Поэтому ориентироваться приходилось по дублирующему и весьма ненадежному компасу – «бычьему глазу» – маленькому намагниченному шарику, плававшему в глицерине и выдававшему громадную погрешность в несколько десятков градусов. И все же самыми главными приборами для Скопцова сейчас оставались авиагоризонт с высотомером. Авиагоризонт помогал с помощью непривычного штурвала удерживать самолет от опасных кренов, а стрелка высотомера неумолимо накручивала обороты – именно высота в непроглядном темно-сером месиве облаков гарантировала от столкновения с горными вершинами, точного местонахождения которых никто из троих беглецов не знал.
Барклай расположился в кресле второго пилота, Терентьев торчал сзади между двух кресел – у раскрытой дверцы. Оба помалкивали, заворожено наблюдая за нервозной и напряженной работой пилота.
Ворочая штурвалом и не отрывая взгляда от приборов, майор тоже молчал – то ли сосредоточился на управлении, то ли переваривал известие о Рябом, пожелавшем остаться на площадке – прикрывать их взлет. Этот простецкий, бесхитростный человек за неделю пребывания в лагере сумел стать для него надежным и незаменимым товарищем, подчас оберегавшим от необдуманных, безрассудных поступков…
– Макс, у меня назревает вопрос, – внезапно отвлек от печальных размышлений подполковник. – Мы на кой хрен так высоко забираемся?
– А чем тебе не нравится высота? – не отвлекаясь от управления, молвил летчик.
– Так нас же родимое ПВО пиз… шибанет и не перекрестится!..
– Насчет ПВО не знаю, а вот «поцеловаться» с первой же горой после удачного побега из плена я желанием не горю.
Бывалый вояка пожевал губами, подумал… и, точно испытывая молодого приятеля, поддел:
– Макс, все дети знают: где начинается авиация – там заканчивается дисциплина. Знавал я раньше пилотов – летали так, что дух захватывало! И на инструкции, помнится, плевали…
– Отсутствие дисциплины на земле – одно, а здесь, в воздухе – другое! – парировал тот. – Знавал и я таких, о которых ты напомнил. Неплохие парни были. При жизни…
– ?..
– Когда ворочаешь ручкой или таким штурвалом… – Скопцов похлопал по колонке правой ладонью, – нужны трезвые мозги и обостренное чувство самосохранения.
– А обдуманный риск ты исключаешь?..
– Да вся наша затея, включая этот полет – сплошной риск! И потом, Сева, знаешь, что?.. – он покосился вправо, – ты нами командовал на земле?
– Ну…
– Так вот, ежели не будешь лезть в летную работу со своим узколобым пехотным мировоззрением – появится шанс покомандовать снова.
– Ну, коли гарантируешь, тогда умолкаю! – громко засмеялся в ответ Барк.
– Гарантий тут никто не даст. И мягкой посадки, скорее всего не будет. А ниже безопасной высоты в горах при абсолютном отсутствии видимости летают одни самоубийцы. Даже окажись на борту навигационная карта, толку от нее – ноль, потому как места мы своего ни черта не знаем.
