Внешне тюрьма похожа на обыкновенную трехэтажную общагу какого-нибудь ПТУ. Только стены из светлого кирпича, пожалуй, попрочнее, да чистота вокруг идеальная, да по периметру – колючая проволока-спираль с игривым названием «егоза», которую, кстати, тоже делают зэки в одной из ростовских колоний. (Там это производство поставлено на поток, правда, «егозу» больше сейчас покупают коммерческие фирмы: исправительные учреждения измучены хроническими перебоями с финансированием.) В тюремном вытянутом дворе – клетки для досмотра прибывших этапов, дальше по левую руку вольер с двумя огромными, заходящимися в лае псами; один даже прогрыз или пробил мощной головой дыру в металлической сетке и вот-вот выскочит наружу. Собаки натасканы на запах зэка. К углу тюрьмы примыкает недавно построенная различными ухищрениями церквушка.
Тюрьме около пятнадцати лет, и за все это время здесь не было ни одного побега. Находится она на территории ИТК-6. На первом этаже имеются камеры ШИЗО – штрафного изолятора. Сидевшие там за нарушение дисциплины осужденные поведали, что кормят регулярно, три раза в день, жалоб нет, неправильное свое поведение полностью осознали. Длинный коридор через каждые пятнадцать шагов разделен стенками-решетками с запирающимися дверями. И если смотреть «в перспективу», то видишь перед собой под мертвенным светом одно «клетчатое железо».
К вору в законе Николаю Мека по кличке Коля Устим нас сопровождал заместитель начальника тюрьмы по режиму – молодой высокий офицер, старательно избегающий ответов на конкретные вопросы. Он предупредил: «Мека, скорей всего, откажется разговаривать с вами».
Мы приехали снимать документальный фильм о тюрьмах.
Дежурный открыл дверь камеры, четверо вытянулись, а один из них, тоже дежурный, только по камере, бодро представился. Здесь было вполне просторно, а по сравнению с набитыми до потолка общими камерами в той же Бутырке – так просто «тюремный рай». Посредине стоял длинный стол, за который можно было усадить десяток едоков, две лавки. Нары, как и положено, пристегнуты к стенам. Познакомились – представились. Сели друг против друга: четверо осужденных – и столичные гости. Коля Устим, Николай Григорьевич «по-гражданскому», ничем особым среди сокамерников не выделялся: та же одежда-«полосатка» для особо опасных рецидивистов, блеклая по давности «наколка» на пальце, смуглый, черные волосы с залысинами, правда, покрепче остальных в плечах, ироничный блеск в глазах и настороженный взгляд человека, знающего свою силу. Мы с коллегой поинтересовались, как правильно называется место, где их содержат.
– ПКТ – помещение камерного типа. Но это вопрос не ко мне, извините, а вот к начальнику, – кивнул он в сторону офицера, засмеявшись.
Блеснули золотые зубы.
– Сколько вам лет, Николай Григорьевич?
– Мне сорок четыре.
– И сколько из сорока четырех лет вы находитесь в заключении?
– В общей сложности сейчас уже двадцать лет.
– Мы слышали, что вы авторитет в своей среде?
– Вор в законе, – четко и с достоинством ответил Мека.
– Хотелось бы услышать, что называется, из первых уст: что это такое – признание заслуг, особая привилегия? – задали мы новый вопрос. Остальные молча слушали.
– До меня уже, по-моему, было слишком много публикаций: что такое вор в законе и кто такой вор в законе... Правильно? И показывали тем более.
– Вас уже снимали?
– Ну почему меня? Меня лично еще не снимали. Это вы мне первый раз возможность предоставили. Так я, может, не хочу на эту тему говорить... Я думал, вы о чем-то другом хотите поговорить, а не за воров, не о ворах. Зачем?..
– Хорошо. Как вас здесь содержат?
– Содержат нормально.
– Как вас кормят?
– Тоже относительно. Как сейчас в России кормят, здесь – терпимо.
– Вы, естественно, не работаете?
– Конечно, нет, мы же наказаны.
– То есть из присутствующих – никто?
– Конечно, нет.
– И сколько вам здесь находиться?
– Ну, всем по году здесь.
– То есть не выходя отсюда?
– Да. Но в принципе разница небольшая. Мы все находимся на особом режиме. И там отсидим тоже в камерах, помещениях камерного типа.
– А по какой вы статье?
– Приговор у меня по 77-й статье.
– Это что такое?
– Это дезорганизация в местах лишения свободы. Если на свободе, то это бандитизм.
– А за что взяли, по какой статье осудили?
– Со свободы? Сейчас по 191-й, это мне пять лет давали.
– А это что такое?
– Это тоже – сопротивление сотрудникам милиции.
– Что же это вы все сопротивляетесь?
– Все время, думаю, ко мне неправильно подходят. Поэтому... (Смеется.)
Все же мы попытались вывести собеседника на интересующую нас тему.
– И тем не менее несколько слов, это интересно – по поводу воров в законе...
– Ну, во-первых, если говорить на эту тему, понимаете, нужна атмосфера какая-то. Правильно?
– Ну, налить там...
– Да нет, почему налить? Вы думаете, все воры – пьяницы? Воры – наоборот, нет ни пьяниц воров, ни наркоманов. Ну а если он употребляет, значит, он не может им быть. Я не пьяница, не наркоман. Не надо мне наливать, но обстановка должна быть, естественно, другая.
– Хорошо, скажите, сколько лет вы уже официально вор в законе?
– С девяносто второго года.
– Значит, это было чье-то решение?
– Безусловно.
– Любой человек не может?..
– Безусловно, нет. Тот круг воров, который меня знал, они, значит, свое «добро» дали. Свое слово сказали.
– Кто вас короновал? Если, конечно, об этом можно говорить?
– А чего ж, никакого секрета нет. Ну, сейчас двое находятся у руководства. Боря Брянский... Ткемал Тбилисский. Потом в Ижевске воры есть. Меня шесть человек давали, которые в лагерях тоже были. Я, безусловно, сидел в зоне. Хотя вопрос этот еще раньше за меня поднимали сами воры. Я ж не хотел. А сейчас так жизнь сложилась...
– А ваши коллеги за что сидят?
– Это не коллеги мои. Это (смеется) – мученики.
– Вот вы – вор в законе. А что дает это?
– Это мое мировоззрение, это мое внутреннее убеждение, и несмотря, что я за себя не говорю... Я вел такой же образ жизни, и разницы нет от того, что я сказал за себя... Образ жизни у меня не изменился, и мое здесь пребывание, или бытие, от этого нисколько не изменилось. И мое мировоззрение также не изменилось, я так же прожил этим, можно сказать, всю сознательную жизнь.
