Вася вновь, уже в сопровождении коменданта, поднялся на крышу за альпинистским снаряжением, все никак не решив, с какой из барышень он встретит завтрашнее утро. И, что-то посчитав в голове, сверив со своим биологическим циклом, лунным календарем и знаками зодиака своих возлюбленных, решил позвонить именно второй девушке. С ней у Васи в один из летних вечеров произошла просто ослепительно романтичная история. Завис он на высоте девятого этажа: делал покраску наружных стен дома. Работа однообразная и нудная. Легкий сухой ветерок ерошит волосы, ласкает лицо, а по нему мастика размазана, вроде ночной омолаживающей маски для престарелых девиц. Мурлыкал себе под нос мотивчики о вечной любви и свободе, глядя, как солнце заваливается за горизонт. И вдруг из распахнутого окна этажом ниже грянул лихой канкан. Что-то вроде «Мулен руж». Докрасил Вася последний на смене квадрат, спускаясь, решил попутно заглянуть. Ненавязчиво... Тормознул у окна – и челюсть чуть не отвалилась. На столе с бутылками, снедью и прочим, отчаянно плясала, рыжая девчонка в короткой юбчонке. Она увидела пришельца, ничуть не смутилась, к ним за неделю уже привыкли, махнула рукой: «Заходи!» Вася и зашел. Оказывается, у девушки был день рождения. И никто к ней, бедненькой, не пришел. И не потому, что она была не очень хорошая девушка, как раз наоборот, просто так сложились обстоятельства: кто был на курортах, кто на даче, а с парнем своим она только-только разошлась.
Вася зашел – и получилось надолго. В двенадцать ночи, как настоящий джентльмен, без напоминаний откланялся. Собрал снаряжение на крыше, пообщался с теплыми летними звездами. А с первыми утренними лучами, спустившись по веревке, положил на подоконник спальни рыжей красавицы охапку свежих роз.
Романтика...
Синтетические грезы и метаморфоза стекломоя
– У меня такое чувство, – заметил Родин, войдя в квартиру, – будто я здесь когда-то был.
– Точно был. Всего полчаса назад... – она подтолкнула его. – Заходи, не стесняйся.
Мимоходом среди картин Родин заметил фотографию на стене, сделанную на концерте: два исполнителя – женщина за роялем и мужчина скрипач.
– Если надо переодеться, где ванная, ты уже знаешь.
Родин не преминул быстро скинуть алый комбинезон и облачиться в вытащенные из рюкзака джинсы и безрукавку. Он вышел из ванной, оглянулся, куда бы среди этой сияющей чистоты положить рюкзак.
– Давай его сюда! – Яна взяла рюкзак и положила его на полочку у порога.
– У меня такое ощущение, будто провалился во времени, и вдруг, как сквозь туман, видишь и узнаешь твое лицо... А может, ты мне снилась... У тебя не бывает такого?
– Бывает. Синтетические грезы... Калейдоскоп улыбок, – как-то странно усмехнулась Яна. – Что тебе показать в моей квартире, чтоб ты убедился, что ты здесь был? Хочешь, посмотри мою комнату?
– Я хочу посмотреть комнату или, точнее, зал, где стоит рояль, – неожиданно заявил Иван.
Яна изумилась:
– Откуда ты знаешь, что у нас есть рояль?
– Потому что он у вас есть, – с нажимом ответил Родин. – И он меня позвал.
Яна прошла вперед, распахнула двустворчатые двери в зал. Среди пальм, дифинбахиусов, фикусов и прочих нерусских растений стоял рояль.
– Рояль в кустах... – только и вымолвил Иван.
– Мои родители – музыканты, – почему-то вздохнула Яна. – Они сейчас на гастролях в Сиднее.
– Мама – фортепиано, а папа – скрипка? – больше утвердительно произнес Родин.
– Как ты догадался? – вновь пришлось удивиться Яне.
– Скрипка, хоть и имеет внешне женские формы, – начал импровизировать Родин, – несет в себе исключительно мужское начало. Этот инструмент подчиняет себе, диктует свою волю, выплескивает свою силу. Поэтому в семьях музыкантов муж всегда – скрипач.
– Откуда ты это все знаешь? – забеспокоилась Яна.
– И действительно, откуда мойщик окон может знать, кто в доме скрипач?
Более ничего не поясняя, Родин открыл крышку рояля, сел на стул, размял пальцы, которые только что драили окна, и – полилась музыка, достойная профессионала.
Яна нахмурилась. Внезапная метаморфоза стекломоя задела ее, она почувствовала себя обманутой дурочкой. Но музыка, всесильная и великая, побеждающая умиротворила ее.
Отыграв, Родин аккуратно закрыл крышку рояля.
– Это Шопен?
– Да, «Полонез №6 ля-бемоль мажор».
– У тебя пальцы музыканта.
Яна взяла его руку и погладила.
– Мои родители на заре моего детства отдали меня в музыкальную школу. Можешь себе представить, пацана, которому по духу были приключения на свою голову, драки, каратэ и все прочее, посадить за пианино. И ты знаешь, постепенно увлекло... Разбитые в драках кулаки освоили нежные клавиши, а после обязательных ноктюрнов, полонезов, вальсов я на усладу одноклассников лабал «Битлз», а для продвинутых – Рика Вейкмана. Потом был период, когда мои музыкальные пальцы держали автомат и ласково нажимали на спусковой крючок. А когда мы палили все вместе, – вот это была симфония!
– Надо же... – Яна отпустила руку Ивана, села на диван. – Садись рядом со мной. Теперь я буду рассказывать. Знаешь, меня тоже как бы приучали. Потому что заставить делать меня что-то – невозможно. Я сама все захотела, и представляешь, постепенно освоила почти все музыкальные инструменты, кроме дутара и карная. Для этого надо было ехать на учебу в Узбекистан. Дутар, если ты не знаешь, – это такая хреновина с двумя струнами, а карнай – двухметровая труба, по звуку – типа ишак орет.
– Спасибо, знаю, – поблагодарил Родин, откинувшись на огромном, кожаном диване.
– Вот, а в нашей консерватории игру на них, увы, не преподавали.
– Что же это за консерватория такая? – укоризненно произнес Иван.
– Московская, какая еще! Пошли, покажу мои сокровища!
И она снова потянула Ивана в другую сторону бесконечной квартиры.
Она открыла темную кладовую, включила синеватый свет, озаривший все мыслимое разнообразие музыкальных инструментов. На специальных полочках вдоль стены покоились две скрипки, одна – электронная, альт, электрогитара «Fender», классическая концертная гитара, балалайка, мандолина, банджо, саксофон, кларнет, труба, сюзифон, и, наконец, двухрядный синтезатор...
Иван потрясенно оценил это застывшее музыкальное великолепие.
– Тут инструментов на целый симфонический оркестр... А где ты прячешь музыкантов? Тоже в каком-нибудь чуланчике сидят?
– Да, в самом темном, и, как Карабас-Барабас, сурово наказываю их за малейшую провинность... Родители покупали мне любые инструменты по моему малейшему желанию. Когда я осваивала очередной инструмент и начинала прилично играть, тут же теряла интерес и относила вот сюда, пополняла коллекцию.
– Здорово! – оценил Родин. – А ударной установки нет?
