А Иван вышел во двор больницы и опустился на скамейку. Ему некуда было идти, он со спокойным ужасом осознал, что потерял цель вместе со смыслом жизни, как будто внезапно размылся и исчез горизонт... Он ни в чем ни нуждался, он всего достиг, у него были деньги и еще больше друзей, которые пойдут за ним в огонь и в воду, а что касается работы – достиг самого высокого положения – вся Москва под ним.
Иван увидел, что к больнице подъехал «Мерседес» с депутатскими номерами, из машины вышла женщина, Иван узнал ее – это была Эмма Благородова, почерневшая от горя, без привычного лоска. Тут же на крыльце больницы появился, видно предупредили, врач Рубцов. Он сразу увидел поникшего Ивана на скамейке, и, чтобы хоть как-то выгадать свое время, обратил на него внимание Благородовой.
– Вот этот молодой человек вызвал «скорую помощь».
Эмма с трудом воспринимала происходящее, воспаленно посмотрела на Рубцова. Иван понял, что надо воспользоваться моментом – и, не медля, уходить. С него достаточно...
– Простите, мне надо идти.
И поднялся со скамейки. Но Иван просчитался. Даже в этой страшной ситуации хватка Эммы была неизменно мертвой. И попал под раздачу.
Эмма вплотную подошла к Ивану. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
– Вы дали им наркотики? – тихо, с нарастающей ненавистью спросила она. – Скажите честно, мне, матери, только не лгите... Я всех подыму, всех наизнанку выверну!
Иван опешил: вот, чего не ожидал!
– Да как вы можете такое говорить? Вчера я искал Яну, знал, что она часто бывает в этом элитном клубе... для золотой молодежи, – не удержался Иван от сарказма. – Когда я приехал, все трое уже накачались, и были полуживые. И я сразу же вызвал «Скорую».
Эмма безумно посмотрела на Ивана, больше ничего не сказала и, пошатываясь, пошла вслед за Рубцовым.
Машина Ивана так и осталась стоять у проклятого «Черного бархата». Он пешком дошел до ближайшей станции метро, «бросил» свое тело на ленту эскалатора...
* * *
На следующий день, прервав гастроли, в Москву прилетели Полянские. Не проронив ни слова, прошли пограничные и таможенные процедуры в аэропорту «Шереметьево» и покатили чемоданы на колесах навстречу еще неизведанному, огромному, темному, как пропасть, горю.
Супруги сели в первое же попавшееся на стоянке такси, поехали к опустевшему дому.
Светлана открыла сумочку, взяла губную помаду, опустила обратно, нашла на дне золотой крестик, расстегнула на нем цепочку, попросила мужа:
– Застегни, пожалуйста.
Олег, кряхтя, после нескольких попыток застегнул невесомый золотой пунктирчик. Света перекрестилась, бледными губами горячечно зашептала:
– Боже, сделай, чтоб это было неправдой. Боже милостивый, сделай...
Олег достал телефон, набрал оставшийся в памяти номер Родина.
– Иван? Это – Олег Арнольдович Полянский, отец Яны. Вы сообщили мне... про Яну. Где-то через час будем в Москве. Где мы можем встретиться? У больницы «Скорой помощи»? В четыре часа. Договорились.
* * *
Иван приехал раньше и снова сел на ту же немую скамейку, которая немало видала не находящих себе места людей, видела их отчаяние и надежду, видела радость и мгновения счастья – счастья возвращенной врачами жизни, самого искреннего, другого не бывает... И люди ждали чуда, знака судьбы и чуть-чуть везения. Тут, не скрывая, раскрывались кошельки, пересчитывались одноцветные бумажки, они были не подачкой, не взяткой, а даром для возвращения жизни.
Полянские появились тихо и неожиданно. Время унесло отголоски аплодисментов. И был стылый больничный двор. И не было дочери.
Иван, тут же узнав их среди людской суеты, подошел.
– Здравствуйте.
– Вы – наркоман? – спросил отец, будто жестким хлыстом ударил.
Иван сделал шаг к скрипачу, отец Яны был ниже его на голову, и в этой голове хранились гигабайты нотных знаков. Сказал лицо в лицо:
– Я – промышленный альпинист.
У матери скорбно опустились уголки губ, она сглотнула, может, поняла...
– Яна... здесь?
– Да.
– Зачем вы давали ей наркотики? – глаза ее почернели.
Она затряслась, опустилась на скамейку.
– Да что же вы все мне душу рвете? – Иван отвернулся, чтобы сдержаться, не наговорить непоправимых слов кукушкам-родителям, не схватить за грудки хорохорящегося отца... – Я – а не вы – вытаскивал вашу дочь из этой трясины. А знаете ли, дорогие мамаша и папаша, что пока вы по гастролям разъезжали, ваша Яна два года, да, два года, как подсела на наркотики? В этих вот элитных клубах, для золотой молодежи!
– Да что вы такое говорите? – Олег отшатнулся, посмотрел на жену.
– Знаю, что говорю... Янка была так одинока... Ей очень не хватало вас. Очень не хватало. Была в депрессии... пыталась покончить жизнь самоубийством...
– Откуда вы это все знаете? – простонала, провыла Света, ненавидя этого чужого человека, говорившего страшные, нелепые, жуткие и, в чем теперь не хотелось признаваться, справедливые слова.
– Я пытался вытащить Янку из этого... элитного болота. Я нашел у нее таблетки экстези, выбросил, я приводил к священнику, я увез ее спасать к другу в деревню... А Янка – она сбежала... Не знаю. Чертово зелье оказалось сильнее... Когда я нашел ее в этом чертовом клубе в компании с детьми госпожи Благородовой... – Иван сжал кулаки, судорожно сглотнул, – было уже поздно. Им сунули просто смертельные дозы... Извините, мне тяжело говорить...
* * *
Не попрощавшись, он сел в машину и слился с вечным потоком московских дорог.
А Полянские, временные эмигранты, остались наедине со своим горем...
Последний полет альпиниста
Самое лучшее средство от неизлечимой печали, хандры и призраков усопших, гнездящихся кучками у каждого из нас среди извилин мозга, – это Москва в слепяще яркий, солнечный день. Конечно, с одним условием, что дорогая столица у вас, как на ладони. И чем выше ты поднимешься над ней, размер кошелька тут не играет абсолютно никакой роли, тем более счастлив будешь в эту минуту. Если сможешь...
У Ивана с напарником Васей была, пожалуй, крайняя, смена по помытию окон билдинга на углу пересекающихся Голутвинских переулков. Домыть на подвесной доске большой шваброй последние окна и попытаться стереть из памяти опрометчивый прыжок в чужую жизнь, безумную и короткую, как молния, ушедшую в пучину, страсть, любовь, разочарование, бессмысленную погоню, как за своим хвостом.
* * *
...Напарник Вася, как бог на крыше, догадываясь о сложном настроении командира, страхует сегодня «механизм». Систему эту усовершенствовал Иван, теперь она с лебедками, пультом, позволяющим взлетать вверх и вниз одним нажатием кнопок. Вася лишь по необходимости меняет ведра с раствором, лениво думая, что неплохо было бы и гибкий трубопроводик подвести с нужной консистенцией раствора. Вася обнажил свой неодутловатый, даже, можно сказать, спортивный торс, тут же, разморившись, уселся, прислонившись к вентиляционной шахте. Посидев так некоторое время, встал, глянул вниз. Иван шуровал очередное стекло. Вася зачем-то оглянулся, достал из пакета «для бутербродов» бутылку пива, откупорил по часовой стрелке, отхлебнул, нарушив незыблемое правило «не употреблять на смене».
