Но на этот раз ситуация была серьезней. Авторов приказа не интересовали трудности Лаврентьева. На границе решались стратегические замыслы. И комполка по этим замыслам должен собирать свою измученную команду, формировать офицерские экипажи и выдвигать их куда-то к югу. Те, кто останется, будут уповать на милость боевиков той и другой стороны. Сейчас в городе тихо. Но грош цена этой тишине. «От психов бы избавиться, — подумал еще Лаврентьев. — Сроки истекли, а Кара-Огай все кормит обещаниями. Он хочет стать президентом». Но выгнать больных командир не мог.
Предстояло решить и проблему с трофейным оружием. Боевиков к следующему вечеру он отпустит — поработали на совесть, видно, соскучились по физическому труду. Отдать же просто так оружие — значит показать слабость, не отдавать — не выполнить приказ Чемоданова. Оставался промежуточный вариант. Командир вызвал мастеровитого прапорщика-ремонтника и, показав на ряды сияющих свежестью автоматов, спросил, сколько ему понадобится времени, чтобы привести их в негодность.
— Ломать — не строить, — заверил прапорщик. — К вечеру управлюсь.
После ужина командир отправился смотреть. Стволы автоматов украшали новенькие овальные ноздри.
— Хорошо, — похвалил работу Лаврентьев, — теперь они годятся только для начальной военной подготовки.
Боевиков посадили на бронетранспортеры и вместе с изувеченным оружием вывезли подальше от города.
На следующий день Лаврентьев прощался с Ольгой. Она прильнула к нему, и он расцеловал ее, как родную жену. Неожиданная близость, нахлынувшая горячей волной, передалась и Ольге.
— Мне так не хочется, чтобы ты уезжал, — с горькой улыбкой выдавила она и торопливо вытерла слезку на щеке. — Ты для меня последняя опора и защита, у меня никого нет, кроме тебя… Может, возьмешь меня с собой?
— Нет, — покачал головой Лаврентьев. — Больше из полка я тебя не выпущу.
— Когда ты вернешься?
— Я думаю, скоро.
Он не знал, что действительно в скором времени возвратится в полк, что будет клясть себя за прощальные слова и необдуманное решение.
Лаврентьев прощально взмахнул рукой, Ольга кивнула, ворота медленно уползли в сторону, и колонна из четырех бронетранспортеров и трех танков тронулась — на большее не хватило сил. Проводов не было: оставшиеся офицеры несли караульную службу.
ХХ век закруглялся. Русская армия, как никогда обессиленная, обескровленная и осмеянная, продолжала терпеть поражения. Главные ее противники не сидели в окопах и зачастую вообще не держали в руках оружия. Скромный подполковник Лаврентьев и в глаза не видел благообразных лукавых недругов, а если и видел, то лишь в студенистом прямоугольнике телевизионного экрана. Армия и недруги не соприкасались на поле равных возможностей. Солдаты молчали в гарнизонах, враги заседали в конференц-залах, кучковались на паркетных дорожках, плодили в тихих кабинетах ядовитые «бомбы», желтые папирусы с параграфами-червяками. Прикормленные черви плодились, размножались, питаясь клетками громадины-организма, от пораженного тела отваливались живые куски, которые тут же умирали.
А простой мужик Лаврентьев сидел верхом на броне первого БТРа, вел своих бойцов на защиту границ СНГ. Дорога расплылась блеклым потоком, ночь объяла сухим мраком, вылезла луна с криво зевающим ртом; блеснув фосфором глаз, метнулся в тьму плачущий шакал; рокотали колеса, вращающиеся подошвы давили асфальт, отмеченный шрамами и поцелуями мин. Кусты — застывшие взрывы в ярком столбе света фар. Огоньки на броне: красные и белые, плывущие и уходящие.
Покидая — покидай… Возвращаясь — не забудь, зачем уезжал…
* * *
Вулдырь которые сутки отлеживался в подвале. Он молился своему воровскому богу, благодарил его, что предупредил об опасности. Он кожей почувствовал, что будет шухер, и слегка отстал, когда доктор и Консенсус входили в квартиру. Уж слишком дергался доктор, хоть и клялся, что в доме никого нет. Вулдырь знал, что его будут искать, и прежде всего Сир. Он выжидал в своем логове, не рискуя выходить. Его тошнило от голода. Воду он собирал в бутылку из подтекающей водопроводной трубы.
На вторые сутки Вулдырь сделал осторожную вылазку, ноги сами повели его к тюрьме. И тут ему улыбнулась судьба: он встретил Хамро. Оказывается, бывший сокамерник заимел потрясающую халяву у военных: устроился кашеваром и кормил несколько десятков психов.
— Хамро, друг, выручи, век не забуду! Пристрой меня, — пал на колени Вулдырь.
И Хамро, добрая душа, без обиняков взял его с собой: одним халявщиком больше, одним меньше — какая разница! Они пролезли в потайной лаз и очутились в полку. Оценив состояние Вулдыря, бывший сокамерник сразу отвел изнуренного зэка на кухню, накормил, потом сообщил время завтрака и ужина. Здесь же, на кухне, Вулдырь встретил четверых знакомых зэков. Они помогали Хамро по хозяйству. Поев, Вулдырь томно потянулся, стрельнул сигаретку и сладко ее покурил. Потом он пошел бродить по стадиону. Повсюду слонялись больные, в основном старики и старухи. Некоторые что-то бормотали себе под нос, другие тихо посмеивались, третьи, оцепеневшие, сидели, накрывшись халатами. Особенно поразили его больные, которые таскали на кровати древнюю старуху, причем она принимала живейшее участие в этом процессе — указывала, в какую сторону ее нести.
Вскоре Вулдырь повстречал еще троих зэков. Всех их под видом больных Хамро пристроил к полковой пайке. «Как бы только они не заложили меня», — подумал Вулдырь. Но тут же успокоил себя: все они в равном положении, косят от призыва в Нацфронт.
Вулдырь никогда не служил в армии, и все в полку было ему в диковинку. Особенно ему понравилась радийная машина с замысловатой антенной на штанге. «Запустить бы матюков на весь свет», — подумал он. Из машины выглянула хорошенькая белокурая девушка, строго посмотрела на Вулдыря и, заметив обильную наколку на его руках, нахмурилась, спросила:
— Вы кто, больной?
Вулдырь кивнул и, выпучив глаза, отвесил нижнюю челюсть. Он успел выяснить, что психи, от которых сбежали доктора и медперсонал, организовались, у них сложилась иерархия. Больные трудились на земляных работах, были у них свои погонялы с дубьем — все честь по чести. И во главе этой системы стоял грузин по имени Автандил. Вот с ним Вулдырь и решил непременно познакомиться. Ночевать он пошел в казарму, согнал с койки слезливого старика. Вулдырь улегся, и тут к нему подошел абсолютно лысый человек и попросил расческу или дезодорант. Вулдырь беззлобно сказал лысому, что он гниль болотная и должен лететь петухом на венике… Больше его не тревожили, правда, в забытье он слышал хохот и хрипы.
Вулдырь проснулся рано, встал с ощущением чистоты и свежести. Впервые за долгое время он спал спокойно, его не тревожили кошмары и страх быть пойманным. Казарма пустовала, и это тоже порадовало его. Он вышел на воздух.
Увиденное потрясло его. На стадионе в стройных шеренгах томились люди. «Перекличка», — мелькнула у Вулдыря дикая мысль, и он испытал неудержимую потребность занять место в строю.
