* * *
Ночью никто из зэков не лег спать. Опасались друг друга: обманут при дележе, просто боялись, что сговорятся за спиной, бросят спящего при общем шухере… До утра сидели на скамейке у казармы, курили и спорили, кому выходить на стрелку с боевиками, где их, кудлатых, искать, какие цены ставить за оружие и кому идти в засаду к караулке. Спорили, вяло поругиваясь, и даже отказались от предложения Вулдыря тянуть жребий.
Автандил же спал крепко и спокойно, как гений, который сделал главное дело своей жизни. Проснувшись, он освежил лицо водой, которую в тазике принес глухонемой слуга. Потом приказал собрать депутатов. Они пришли вооруженные, все как один с новенькими автоматами, и это придавало им молодцеватость.
Верховный Иерарх удовлетворенно посмотрел на прибывших и объявил, что распускает депутатский корпус. Тут же он пообещал сохранить все привилегии и узаконить еще одну — право на ношение личного оружия.
Бывшие депутаты выразили свою благодарность стоя, бурными и продолжительными аплодисментами. Реакция подданных понравилась Автандилу. Любовь и доверие приближенных укрепляют власть. И он, сделав загадочное лицо, сказал:
— Хочу открыть вам небольшой секрет.
Бывшие депутаты навострили уши. Автандил Первый продолжил:
— Сегодня я официально объявлю об образовании суверенного государства Подутюрская Республика. Я назначаю себя Императором, а вас ждут различные министерские кресла.
Бывшие облегченно заулыбались и вновь разразились аплодисментами. Несмотря на вчерашние треволнения, вынужденные жертвы, они продолжали искренне верить в могущество и гений своего повелителя.
Потом Автандил призвал охрану и, не канителясь, объявил ее гвардией. Он приказал отобрать оружие у народа: «Рожденный на труд стрелять не должен». Гвардейцы тут же бросились исполнять первый приказ. Но изящные и красивые автоматы успели полюбиться простолюдинам. Гораздо приятней держать красивый и страшный автомат, чем ковырять землю и таскать на хребте бетонные блоки, а потом плеваться кровью и окочуриться. В общем, все почувствовали разницу. Поэтому возникли перестрелки. И нескольких настырных гвардейцев ухлопали наповал. Им тут же прутиком начертили места на Аллее Героев. Убитых же простолюдинов решили закопать в другом, малопочетном месте.
После этого гвардейцы согнали народ на утренний церемониал. Теперь в унылых шеренгах все больше можно было насчитать небеспричинно сияющих лиц — это оружие воскрешало самые глубинные мечты.
Автандил Первый взошел на трибуну. В шлейфе свиты тянулся лоснящийся Зюбер, за ним с напряженным лицом семенил Сыромяткин — поэт Подутюрской Республики. В своей голове он нес «Поэму-манифест».
Увы, в сей день великий не было оркестра. Уж и посылали за музыкантами, и в двери барабанили, но хитрые трубадурики попрятались, как крысы при облаве.
Верховный Иерарх начал тронную речь. Он не упомянул сегодня о темпах строительства, потому что, говоря о великом, опускают малое, он вспоминал долгую и трудную историю их общества, дорогу и ее проторителей и многое другое, что обыденному пониманию не подлежало. И как хитрый оратор, умело убаюкивающий толпу, внезапно огорошил:
— И вот сегодня произошло великое событие: родилась наша родина — Подутюрская Республика. Ура!
— Ура! Ура! Ура!
— Стреляйте же! — крикнул Автандил своим гвардейцам.
— В кого? — спросили те, снимая автоматы.
— В небо!
И они стали весело крошить небесную синь. А потом показал себя Сыромяткин. Полминуты назад он стал Государственным Поэтом первого ранга и, вдохновленный шквалом событий, прочел «Поэму-манифест» под названием «Создалась Подутюрская Республика — ура!». В ней прозвучало много неплохих и даже хороших слов. Остальные были плохими и даже не очень цензурными, касались они оппозиции, то есть Карима и его подлой шайки. Малакину не упоминали. На всякий случай.
Поэму оценили большим ором. Теперь уже всем стало ясно, что Подутюрская Республика — это не шуточки. И в этот торжественный спазм на трибуну полез враждебный Карим. Он жестоко размахивал кулаками и требовал слова. Гвардейская охрана пыталась разбить ему лицо.
— Пустите его, пусть потреплется, — велел Автандил. — Плюрализм консенсусу товарищ!.. Иди сюда, дурак!
В общем, промахнулся Карим. Знал бы, подготовился лучше. А тут — растрепанные чувства и жарко в голове. Его последователи подло переметнулись во враждебный лагерь, и первым — дебил Шумовой. Подошел намедни, похлопал панибратски по щечке: «На фиг, Каря, Автандюха сильнее… А наша бабка растолстела и скоро сдохнет. Сам тягай ее на кровати». Хотел Карим как лучше. И начал верно: про мир во всем мире, разоружение и прочую подлость. Даже приплел «ненужные жертвы». За это и не простили. «Не бывает ненужных жертв!» — воскликнул Иерарх.
И никто не стал складировать автоматы в одну миролюбивую кучу. Остался Карим в полном одиночестве. Даже кто-то свистеть начал. Вот тут Верховный и предложил консенсуса и плюрализма ради расстрелять оппозиционера. Всем это сразу понравилось. Правда, нашелся один куражист, пожизненное, говорит, ему заключение присудим. Но тут насчет этого умника тоже конкретное предложение поступило. И тот, переменившись в лице, сразу усох.
А Карима расстреляли. Тут же, у любимой зэками липы. Печаль была большая: все до конца не верили, что выскочат пульки…
Старушка Малакина пряталась под Священной Кроватью. Она мелко крестилась и бормотала: «Свят, свят…» Василиса Карахановна и в кокон бы свернулась, да брюшко мешало. Потом тихой гадюкой она уползла, пролезла в щель, а позже ее видели на базаре.
Бывшие арестанты явились к концу празднества. Они плотно обступили Автандила, а Вулдырь жарко нашептал ему на ухо — напомнил, кто брал склад с оружием, и намекнул, что нехорошо присваивать чужое. И Верховный тут же согласился — уж слишком тесным было кольцо «друзей». Сразу же и порешили: автоматы оставить у гвардии и бывших депутатов.
Арестанты деловито подогнали три грузовика, загрузили оружие и патроны — на сей раз обошлось без перестрелки — и тут же ринулись в стихию свободного рынка. Как угорелые мотались они по городу, давя собак и кошек. Они тормозили у придорожных блок-постов, торопливо показывали свой товар. Автоматы щупали, восхищались, но не покупали — все знали, что полк захвачен бандитами и психами, вещички ворованные, вернется дядька Лаврентьев и непременно заберет. Другие, посмелей, обещали деньги завтра, но оружие просили сегодня. Слабонервные запаниковали: им нужно было все и сразу. Они начали стонать и укорять Вулдыря, но тот быстро отбился: кому не нравится, могут вылезать из кузова. Желающие — с автоматом.
Наконец остановились у штаба и сразу подцепили вихляющегося мужичка с рваной бороденкой и битыми зубами. Он въехал сразу, попросил подождать, привел еще одного вихляющегося, а также бывшего комсомольского работника, а ныне большого курбаши по имени Джеги… Тот сразу все понял — в руководстве комсомолом дураков не держали…
