Спящий Красавец сидел в гробу и улыбался в темноту
синеватыми зубами. Крышка была аккуратно прислонена к гробу и слегка
покачивалась вместе с цепями. Страх тысячами бойких мурашек забегал по Таниным
жилам. Она была точно парализована. Слова всех песен сухим горохом высыпались у
нее из памяти.
Спящий Красавец неуклюже выбрался из гроба и, вытянув вперед
руки, направился к дверям. Не заметив Таню, он перешагнул через нее, едва не
наступил на угли и вышел в коридор.
– Пундус храпундус! – прошептала Таня, вскидывая
кольцо.
Перстень Феофила Гроттера выбросил зеленую искру, но она
была неяркая и, едва вспыхнув, зачахла. Таня вспомнила, что Спящий Красавец
находится под действием отсроченного проклятия и всякая иная магия здесь
бессильна.
Окончательно проснувшись, она бросилась за Спящим Красавцем,
но тот уже куда-то исчез. Коридор был пуст. Лишь сверху, пробиваясь в
треснувший витраж, на каменные плиты гулко падали капли, да, шипя, чадили
розоватым пламенем негаснущие факелы.
Таня метнулась сначала в одну сторону, затем в другую.
Извилистые коридоры Тибидохса переплетались, точно змеи. Искать Спящего
Красавца в этих лабиринтах было почти бесполезно, особенно не зная, куда он
направился.
Внезапно Таня вспомнила, что Тарарах говорил ей про Зал Двух
Стихий. Вдруг летаргического красавца снова потянуло туда же? Тогда он
непременно натолкнется на Поклепа, если тот еще в засаде.
Не размышляя, что скажет завучу, если тот вновь перехватит
ее, Таня побежала к залу и к лестнице атлантов. В глазах мелькали и
расплывались пятна факелов. Сердце стучало и прыгало в тесной клетке ребер. Она
была уже в галерее между Башней Привидений и лестницей атлантов, когда неожиданно
по ногам ее больно ударила выпрыгнувшая неизвестно откуда ступенька.
Таня упала и тихонько заскулила, нянча ушибленное колено и
шепча ступеньке горячие укоризненные слова. Внезапно впереди, там, где главный
коридор пересекался со второстепенным и где совсем почти не было факелов,
замаячила чья-то тень. Не раздумывая, Таня быстро отползла и спряталась за той
самой ступенькой, о которой только что критически отзывалась.
Девочка сама толком не смогла бы объяснить, что заставило ее
спрятаться. Если это был Спящий Красавец, то ведь именно он был ей нужен! С
другой стороны, нельзя было исключить, что это окажется Поклеп. Самым
правильным было вначале приглядеться, а уже потом начинать сольное пение.
Фигура замерла на пересечении коридоров, прислушиваясь. В
сумраке лицо ее казалось смазанным и нечетким. На себе неизвестный тащил что-то
громоздкое. Простояв некоторое время в размышлении, он вновь взвалил груз на
плечи и, пошатываясь от тяжести, скрылся в одном из ходов.
Таня выбралась из своего укрытия и неслышно побежала следом.
Негромкий звук заставил ее замереть. На магическом стульчике, привалившись
головой к стене и ссутулившись, спал в засаде Поклеп Поклепыч.
– Плыви сюда! Ближе! Еще ближе! У тебя такой прохладный
хвост! – бормотал он во сне.
Пламя факела дрогнуло. По лицу завуча суетливо забегали
тени. В тибидохском болоте закричала выпь. Поклеп вздрогнул и заскрипел
зубами. Крик выпи загадочным образом вызвал у спящего приступ ревности.
– Нет, нет! Не хочу рыбьего жира! Убери сейчас же ложку! Я
ненавижу тебя, не хочу любить! Я видел, как ты вчера подмигивала водяному,
этому мокрому ничтожеству! Я осушу пруд, выдеру ему бороду, заброшу его на
солнце! – застонал завуч.
«Бедняга! И зачем он полюбил русалку? Куда правильнее было
бы влюбиться в Попугаеву. Ей просто невозможно не понравиться», – подумала
Таня.
Последнее время Попугаева так часто совала свой нос в ее
дела, что малютка Гроттер нередко думала о ней с раздражением.
Когда она наконец прокралась мимо Поклеп Поклепыча, Спящий
Красавец со своим грузом – а кто это мог еще быть, раз Поклеп сидел на
стуле? – исчез неизвестно куда.
Не обнаружив Спящего Красавца в Зале Двух Стихий, Таня
проискала его до рассвета. Так никого и не обнаружив, она убито поплелась в
берлогу к Тарараху, со стыдом размышляя, что ему скажет.
Перешагнув порог, она едва не превратилась в соляной столб.
Спящий Красавец вновь лежал в хрустальном гробу и, закинув
руки за голову, самозабвенно нахрапывал «Героическую симфонию». Девочке
осталось только поправить крышку гроба, чтобы его храп не разносился по всему
Тибидохсу.
«Кого же я видела там в коридоре? Он это был или не он? И
если он, то где то, что он тащил?» – подумала Таня.
Внезапно она поняла, что ничего не скажет Тарараху.
Питекантроп так верил, что она справится, так просил ее, а она подвела. Нет,
лучше, если Тарарах ничего не узнает. К тому же Готфрид Бульонский уже на месте
– в целости и нецелованности. В обморок падать как будто не с чего.
Успокоившись, Таня вновь присела у огня. Спать больше не
хотелось. За окном у Башни перекликались сторожевые циклопы. Приближалось утро.
Глава 3
Многоэтажка на бройлерных
окорочках и полоса препятствий
Ближе к полудню вся школа волшебства собралась на главном
драконбольном поле. Правда, для гонок на избушках его пришлось слегка
переоборудовать. Магический защитный купол был снят, а на песчаной арене
размечены дорожки.
Вокруг поля стояли циклопы, которых Поклеп нагнал следить за
порядком. Циклопы позевывали и, опираясь на дубины, тревожно косились на Усыню,
Горыню и Дубыню. Дубыня выглядел молодцом, хотя нос у него и сместился
несколько на сторону, а вместо одного из передних зубов появился хорошо
вентилируемый просвет.
На трибунах почти не было свободных мест, разве что на самом
верху, откуда, кроме облаков, из которых то и дело выглядывали шаловливые
купидончики, пробравшиеся на матч без билетов, все равно ничего увидеть было
нельзя. Между рядами витали прозрачные силуэты привидений.
Поручик Ржевский раскланивался со знакомыми, половина из
которых пытались запустить в него Дрыгусом-брыгусом.
Безглазый Ужас, прикативший на гонки в Инвалидной Коляске,
угощал всех желающих конфетками, на которых были изображены череп и скрещенные
кости. У Недолеченной Дамы на шее висела колонковая муфта, выглядевшая
так, словно из нее выщипали уже три десятка кисточек, а челюсть была подвязана
полотенцем.
– Зубы болят! – жаловалась она всем.
И горе тому, кто спрашивал «где?».
– ВОТ! – отвечала Дама, с явным удовольствием извлекая
свою челюсть из муфты.
Сострадательный зритель невольно кривился, а Дама, заметив
это, принималась колотить его призрачным зонтиком и визжать:
– Нет, вы видели этого сухаря! Хам! И подержать не хочет!
