Ванька стиснул Тане руку.
– Я тебе никогда об этом не говорил… Я сделал бы это снова…
Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я не мог…
– Что «и я»? – перебила Таня. – По-твоему, меня бы
очень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?
– Ты не понимаешь… Как ты можешь понять, когда я пугало в
майке, которое… с которым никто… Что ты вообще понимаешь? – не договорив,
Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.
– Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?.. Помоги
мне! – крикнула Таня.
Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в магпункт. Им
деятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время он
любознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие его
моменты в записную книжечку.
Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались в
комнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно,
они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.
– Фи! – с презрением сказал Жора Жикин. – Вы
слышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен в
Гроттершу! И самое прикольное, что только одна Гроттерша, кажется, этого не
понимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчера
Гробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надо
назначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк на
ползала да еще спотыкаться на ровном месте…
Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосился
на Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, не
вслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.
Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой.
Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительская
сарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь –
магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.
– Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парня
чуть совсем не прибила… Но меня больше другое напрягает: мой перстень чё-то
совсем перестал искры пулять! – басом пожаловался Гуня, снова встряхивая
кольцо.
– Просто ты свой перстень давно не чистил… Дай я попробую! Буйнус
палатис! – приказал Горьянов.
Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня.
Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновь
застыла.
– И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает.
Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? – озабоченно сказал Демьян.
– Точно… С магией что-то происходит. Не иначе, как где-то
близко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего… – неохотно признал
Семь-Пень-Дыр.
Некоторое время спустя Гуня Гломов, все еще тупо
разглядывающий кольцо, поднес его к самому лицу и неосторожно встряхнул.
Выскочившая искра обожгла ему многострадальный нос.
– Во, блин, дела! То есть магия, то нету! Когда я еще у
лопухоидов жил, у нас такие фокусы электричество выкидывало! То вырубается во
всем подъезде, то опять горит! – поразился Гуня.
– При чем тут лопухоиды и электричество? Ты бредишь! –
брезгливо поморщился Горьянов.
Демьян, как и многие в Тибидохсе, был невысокого мнения о
сообразительности Гломова. А раз так, он даже предположить не мог, какая
светлая мысль забрела случайно в пустую, как пыльный чулан, голову Гломова.
Гуня, не споря, пожал плечами. Он вообще, при
всех своих тараканах, был отходчивый малый и во всем привык уступать,
когда дело не касалось драки или Гробыни.
* * *
Тем временем Таня, Ягун и Шурасик уже доволокли Ваньку до
магпункта.
Около дверей Шурасик шмыгнул носом и предусмотрительно
исчез. У него был насморк с кашлем, и он опасался, что Ягге отловит его и,
облепив горчичниками, заставит парить ноги и дышать над картошкой. В лечении
легких заболеваний старушка охотно склонялась к жестким лопухоидным методам. «В
другой раз неповадно будет!» – заявляла она.
Ягге стояла над кипящим без огня котелком, нашептывая что-то
на вар и изредка бросая в него то пучок степной травы, то мать-и-мачеху, то
сухую ромашку.
Увидев Ваньку, бесчувственно обвисшего на руках у Тани и Ягуна,
она всплеснула руками и, ничего не спрашивая, метнулась к нему. Вар в котелке,
оставленный без присмотра, возмущенно полыхнул и окутался паром.
Только когда все ссадины Ваньки были тщательно обработаны,
голова забинтована, а сам он, зеленый, как дядя Герман, уложен в постель, Ягге
сурово повернулась к внуку.
– Где это он так?
– Бабуся…
– Нечего бабуськать! Я и так знаю, что я не дедуся! Отвечай:
где?
– Он… с лестницы атлантов упал. Там знаешь ступеньки какие…
До самого низу катился! – мгновенно нашелся Ягун, сообразивший, что о
бешеном родео лучше не упоминать.
– Ой, горе-то какое, с лестницы! Сколько раз говорила
Сарданапалу переделать ступени, да разве он почешется! – сочувственно
заохала Ягге.
Ягун облегченно перевел дыхание и незаметно подмигнул Тане,
довольный, что удачно провел бабусю. Но расслабился он рано. Старушка внезапно
протянула руку и, поймав внука за оттопыренное ухо, подтянула к себе.
– Ты кого обмануть хочешь? Что я тебе, Сарданапал? Или
Клопп? Ты мне лапшу на уши не вешай! – зашипела она.
– Но бабуся… Мое ухо! Бабуся! – заойкал Ягун.
– Что бабуся? Опять бабуся? Чего мне стоило тебя на белое
отделение перетащить, знаешь? Я что, для того тебя у Сарданапала вымаливала,
чтоб мой внучок на лавках скакал? Бешеные скачки, проходимцы, устроили! Вбили
себе новую дурь в голову! Ну ничего, доберусь я до тебя! Думаешь, без матери,
так и присмотреть за тобой некому?
– Ой-ой-ой! Откуда ты знаешь про бешеные скачки? –
поразился Ягун, от удивления забывший даже про раздувшееся ухо.
– Да уж совсем я дура! Всю жизнь в лесу прожила, ничего не
видела, не знаю, где можно так расшибиться! Избушкой клянусь, беда будет, если
Медузия или Поклеп узнают! Загремите на темное отделение всей оравой! –
сказала Ягге.
Внезапно новый звук отвлек старушку и мигом поумерил ее пыл.
Бледный Ванька – голова у него была перебинтована так, что виден был лишь один
глаз, – привстал на кровати и выискивал кого-то глазами. Таня подбежала к
нему.
– Послушай!.. – Голос Ваньки едва пробивался из-под
бинтов. – Пойдешь ко мне в комнату – загляни в шкаф… Там птенец! Корми его
каждые два часа. Ночью тоже. Только не трогай руками – обожжешься! И не смотри
на него в темноте – глаза потом режет!
– Чей это птенец?
