Из вещей у Поклепа был с собой лишь небольшой рюкзак и
бочонок с русалкой. Чтобы русалка не выпала, бочонок был плотно закупорен и
даже украшен маскирующей этикеткой: «Сельдь атлантическая слабосол».
Предполагалось, что этикетка обманет лопухоидов и они не захотят совать сюда
нос. То, что бочки в лопухоидном мире вообще не летают, завуч как-то не учел.
Великая Зуби, прежде почти не покидавшая Тибидохс, с
непривычки взяла с собой столько чемоданов, что никак не могла разместить
их на своей парящей кровати с вертикальным взлетом и ужасно нервничала.
Прощание было кратким.
– Удачи! Мы постараемся вернуть вас как можно скорее! Я вам
обещаю! – крикнула доцент Горгонова.
– И не забывайте готовиться к экзаменам! «Отложены» – не
значит «отменены»! Как только мы обнаружим пропажу или новые запасы магии, вы
вернетесь! – напутствовал всех Сарданапал.
О троне Древнира он даже не намекнул. Напоследок академик
веско взглянул на Таню, словно подчеркивал, что тайна должна остаться тайной,
даже если кто-то и забрался в неурочный час в шкаф.
Тарарах отмалчивался. Зато он столько раз обнял Таню, что
едва не переломал ей все кости. Профессор Клопп в сторонке сморкался в свою
крысиную жилетку и крутил на животе ложку на цепочке. Либо он тоже страдал,
либо потихоньку радовался, что все разъедутся.
– По пылесосам! – оглушительно рявкнул Поклеп,
забираясь в огромное воронье гнездо, приспособленное им для полета.
Из экономии единственную нужную для срабатывания заклинаний
искру выбросила из своего кольца Зубодериха.
– Тикалус плетутс! – воскликнули все хором.
Таня и Баб-Ягун предпочли бы Торопыгус угорелус, но Поклеп
заявил, что все должны передвигаться группой, а тем, кто будет отделяться и
улетать вперед, он лично не завидует. Как не завидует и тем, кто произнесет
что-нибудь, кроме тикалуса и Пилотуса камикадзиса (для скамеек, кроватей и
неповоротливых экипажей).
Сразу после произнесения заклинания сотни пылесосов, швабр,
ступ и музыкальных инструментов одновременно поднялись над драконбольным полем,
на несколько мгновений зависли, а после, образовав нечто вроде журавлиного
клина, потянулись к незримому барьеру, отделявшему Буян от лопухоидного мира.
– Грааль Гардарика! – крикнула Зубодериха.
Полыхнули семь переплетающихся радуг. Магическая завеса
расступилась. Ветер бросил им в лицо сероватую пену волн и колючие брызги. Они
летели над океаном.
Во время перелета ничего любопытного не произошло. Разве что
Гуня Гломов проглотил летучую рыбу, у Лизы Зализиной улетела кукушка, а Шурасик
упал с пылесоса в океан и мирно отправился ко дну, но был выловлен и
принудительно просушен.
* * *
Тем же июньским вечером тетя Нинель и дядя Герман сидели на
диване и нежно ворковали. Пипе, чтобы не мешала, дядя Герман одолжил свой
ятаган, и Пипа отправилась в комнату потрошить мягкие игрушки. Эту процедуру
она называла «поиграть в секир-башку».
– Бедная девочка! Неудивительно, что она стала такая
дерганая! – сочувственно сказала тетя Нинель. – Вообрази, Герман, в
школе им задали читать кошмарный роман. «Мертвые уши», что ли. Ты когда-нибудь
слышал о таком?
– Скажи ей, что я разрешил его не читать. Не хватало еще,
чтобы всякие гадости по ночам снились. Это же надо такое придумать – «Мертвые
уши»! Такое даже профессору Флянгу не по силам! – сказал дядя Герман.
Последнее время самый добрый депутат пил только красное
вино, а ел исключительно бифштексы с кровью. Ни на что другое он просто
смотреть не мог.
Но самая странная привязанность была у дяди Германа даже не
к бифштексам, а к тем самым сапогам со шпорами. Он не снимал их даже ночью, а
когда ходил по коридорам Думы, ужасно звенел шпорами. Завистники дяди Германа
даже прозвали его «котом в сапогах».
Тетя Нинель залюбовалась своим мужем. Она нашла на диване
его тощую длань и положила себе на колено.
– Чья это маленькая ручка? – спросила она. Это была их
особенная семейная игра, начавшаяся задолго до появления Пипы.
– И ты еще спрашиваешь, чья это ручка? Германа Дурнева,
почетного председателя В.А.М.П.И.Р.! – томно улыбаясь, отвечал самый
добрый депутат.
Тетя Нинель расплылась от счастья.
– А чьи это маленькие ножки?
– Это ножки Германа Дурнева, председателя В.А.М.П.И.Р., а
может, и будущего президента. Я не говорил тебе? Самая добрая партия почти
согласилась поддержать мою кандидатуру. Мне намекнули: если все остальные
двадцать кандидатов откажутся, я автоматически останусь единственным! – не
удержавшись, похвастался дядя Герман.
– А они откажутся? – усомнилась тетя Нинель.
– Естественно! Я их почти убедил! – сказал дядя Герман,
слегка выдвигая глазные зубы.
– Ух ты, моя цацочка! Мой лев! – испытав внезапный
порыв умиления, Дурнева схватила самого главного вампира в охапку и принялась
покачивать его на коленях. Сердце тети Нинели всегда таяло, когда дядя Герман
проявлял честолюбие.
Подпрыгивая на коленях у жены, самый добрый депутат воспарил
в облаках блаженства.
– Ах, Германчик! Я так мечтаю, чтобы нас завоевали
американцы! Тогда бы я совсем не беспокоилась. Лучше тебя президента им не
найти! – целуя мужа в ухо, прошептала тетя Нинель.
Дурнев беспокойно зашевелился.
– Нинель! Мне почему-то не присылают моих регалий! –
плаксиво пожаловался он, на минуту выглядывая из облаков.
– Кошмар! С чего бы это? – сказала тетя Нинель и,
успокаивая мужа, принялась покачивать его вдвое быстрее.
Потомок графа Дракулы по-младенчески причмокнул губами и
закрыл глазки. Он еще не знал, что нежиться ему осталось совсем недолго.
Задребезжал звонок.
– Ой, это Айседорка Котлеткина! Она собиралась посмотреть
снимки с Пипочкиного первого дефиле! – воскликнула тетя Нинель.
Не глядя ни на телеэкран, ни в глазок, она бросилась к двери
и открыла ее. В следующий миг оглушительный вопль тети Нинели разнесся по всем
этажам правительственного дома. На помощь к ней сразу кинулись дядя Герман с
гантелей и Пипа с ятаганом. Они были уверены, что на квартиру напали бандиты.
– Мам, ты их держи, а я изрублю их в капусту! –
воинственно попискивала Пипа, ничего не видевшая за широкой мамочкиной спиной.
Самый добрый депутат выглянул на площадку, охнул и уронил
себе на ступню гантелю. На площадке стояли Таня и Баб-Ягун. Таня некоторое
время прождала хоть каких-то приветствий. Думала, что ей буркнут «привет!» или
дружески улыбнутся. Но Дурневы смотрели на нее, как на гадину.
