– Добрый день! Вижу, вы ужасно рады нас видеть! Можно нам
пройти? – сказала Таня.
Тетя Нинель даже не отодвинулась.
– А это что с тобой? – хмуро поинтересовалась она.
– Не что, а кто! – поправила Таня.
– И что это за кто? – язвительно уточнила Дурнева.
– Баб-Ягун.
– Это что, уголовная кличка? Я не сомневалась, что ты
свяжешься с преступниками! – скривилась тетя Нинель. К преступникам она
относилась резко отрицательно. Несмотря даже на то что дядя Герман иногда
встречался с братвой по каким-то своим делам.
– Баб-Ягун – это имя. Он тоже тут поживет некоторое время.
Вы не возражаете? – спросила Таня, уже понимая, что последний вопрос можно
было не задавать.
Дядя Герман поджал губы.
– А где его родители? Небось в тюряге? –
поинтересовался он.
– Его мама погибла. У Ягуна есть только бабушка, но она
далеко, не в Москве, – Таня старалась быть терпеливой.
Тетя Нинель всплеснула руками. Она просто клокотала от
возмущения.
– Хамство какое! Соплячке тринадцать лет, а она уже завела
себе парня! Да мы с дядей Германом два года встречались, прежде чем я позволила
ему просто меня поцеловать!
– Мамуль, но ты же до папули три раза была замужем! –
не удержалась Пипа.
– Неважно! Мне было не тринадцать лет! – отрезала тетя
Нинель. – Нет, ты подумай, Герман, эта нахалка притащила к нам в дом
своего парня! Да у меня круги перед глазами! Я теперь полночи не засну!
Пипа, умирая от любопытства, просунула голову между ногами у
мамаши. Ей ужасно хотелось посмотреть на Баб-Ягуна, а родители загромождали всю
дверь.
– Вы видели, какие у него уши? А с другими ушами нельзя было
найти? Мамуль, не пускай их! Это будет для меня дурной пример! – запищала
она.
Услышав мнение своей доченьки, дядя Герман решительно
выдвинулся на площадку и, воздев свою скелетообразную длань, указал на
лестницу.
– Вот отсюда! Чтоб я больше вас не видел! Живите на вокзале,
на помойке, а сюда дорогу забудьте! – гаркнул он.
Таня прижала к себе контрабас. Она готова была жить и на
вокзале, лишь бы подальше от семьи своего дальнего родственничка, но Поклеп
пообещал, что будет проверять каждого ученика раз в три дня. И горе тому, кого
не окажется на месте. «Не хватало еще, чтоб вы применяли магию на улице и в
общественных местах!» – заявил он.
– А ну марш, а то охрану позову! Нинель, звони! – снова
крикнул дядя Герман. Выталкивать Таню сам он не решался: помнил, чем это
завершилось когда-то, когда он попытался влепить ей затрещину.
Баб-Ягун вопросительно посмотрел на Таню. Он уже понял, что
остаться у Дурневых обычным, неволшебным способом не удастся. Таня кивнула. Она
тоже была согласна с тем, что другого выхода нет.
– Рукли-букли-симпапукли! – вполголоса сказал Баб-Ягун.
Его кольцо сверкнуло зеленой искрой. Прежде чем погаснуть,
искра быстро коснулась голов дяди Германа, тети Нинели и Пипы.
Рукли-букли-симпапукли было заклинание симпатии. Сложное
заклинание, которое проходили не раньше третьего года. Симпатия измерялась в
людоедских дозах. Другими словами, силы одного заклинания обычно хватало, чтобы
один голодный людоед, почти уже нанизавший тебя на вертел, стал твоим лучшим
другом.
Но Дурневы почему-то не спешили становиться их лучшими
друзьями.
– Что за фокусы? Марш отсюда! Нечего тут петарды
взрывать! – снова крикнул дядя Герман. Искру он принял за петарду.
– Сложный случай! Они так нас ненавидят, что одной
людоедской дозы тут мало! – шепнул Баб-Ягун. – Танька, давай теперь
ты, у меня искры закончились!
Таня сосредоточилась. Теперь от того, получится у нее или
нет, зависело многое.
– Рукли-букли-симпапукли-тройной нормукли! – радуясь,
что сберегла сегодняшнюю искру, произнесла она усиленную форму заклинания.
Дурневы оцепенели. Мало-помалу магия пробирала их.
– Ладно, Герман, остынь! Пускай пока живут, а потом мы их
куда-нибудь спровадим! – пробормотала тетя Нинель.
Самый добрый депутат встряхнул головой. Он ощущал, что с ним
что-то происходит, но не понимал что.
– Хорошо. Танька будет спать на лоджии, а мальчишка в
комнате. Надеюсь, он ничего не украдет. Я предупрежу охрану внизу, чтобы
его всякий раз обыскивали, – заметил он.
«Ничего себе симпатия! Да они непрошибаемые, как циклопы!
Ягун вбил в них одну дозу, да я тройную! И нам только-только разрешили
остаться!» – подумала Таня.
Она приподняла футляр с контрабасом и поволокла его по
коридору мимо дяди Германа. Поглядев на нее взглядом, в котором сквозило
откровенное желание членовредительства, Дурнев отодвинулся. За ней, цепляя обои
хромированной трубой, спешил Ягун.
– Ишь ты, какой у Гроттерши женишок! Не просто так приперся,
а со своим пылесосом! – прошипела Пипа на ухо своей мамаше.
– Не бери в голову, доча! Был бы хоть пылесос нормальный, а
то дрянь какая-то! Я уверена, он нашел его на свалке, – сказала тетя
Нинель.
Спина у Баб-Ягуна окаменела. Его оттопыренные уши вспыхнули,
запунцовели и раскалились до такой степени, что в коридоре сразу стало жарко.
Дядя Герман мигом вспотел и лишь этим спасся от теплового удара.
Глава 8
Купидончик от Пуппера
Таня и Баб-Ягун поселились у Дурневых: Таня – где и прежде,
на лоджии комнаты Пипы, а Ягун – в гостиной, где стоял телевизор. Против
всякого ожидания жилось им не так уж скверно.
В какой-то мере Рукли-букли-симпапукли все же подействовали.
Тетя Нинель больше не кормила Таню слипшейся вермишелью, а к Ягуну даже
прониклась симпатией. Однажды она даже ласково ущипнула его за щеку и положила
ему на тарелку целую индюшачью ногу. Правда, потом обнаружилось, что она
случайно перепутала Ягуна с Пипой, но по большому счету это было не так уж и
важно.
Первое время Пипа пыталась дразнить Ягуна, но Ягун был не
тот субъект, который позволяет долго над собой измываться. Пролаяв часа четыре,
превращенная в толстого мопса и укушенная за заднюю лапу собственной таксой,
Пипа присмирела. Она даже не пожаловалась тете Нинели, убежденная, что
переполошившаяся мамочка немедленно отведет ее к психиатру.
В конце второго дня, когда тетя Нинель и Пипа были в гостях
у Котлеткиных, а дядя Герман еще не вернулся из Думы, в квартиру, как и обещал,
нагрянул с проверкой Поклеп Поклепыч. Завуч был в кошмарном настроении. Должно
быть, потому, что без кольца не мог летать и ему пришлось добираться в
троллейбусе.
