Качалка, балдахин и котел были помещены на чердак к
профессору Клоппу. Известно было, что для охраны этих уникальных реликвий Клопп
не применял обычных фиолетовых и красных завес, а использовал какое-то другое,
уникальное средство защиты. Что это за средство, Клопп, разумеется, никому не
говорил, но так многозначительно ухмылялся, что всем невольно становилось не по
себе.
Спящий Красавец как виновник похищения был переставлен
вместе с хрустальным гробом к Зубодерихе, которой Сарданапал велел не спускать
с него глаз.
– А ну как Зуби в него влюбится? – с сомнением спросил
академик у Медузии.
– В такого крокодила? Исключено! И потом, она уже
влюблена! – успокоила его доцент Горгонова.
Пожизненно-посмертный глава Тибидохса самодовольно крякнул и
разгладил усы. Медузии это не понравилось. На самом деле она имела в виду
увлеченность Зубодерихи средневековой литературой.
А над учениками Тибидохса уже нависла черная туча экзаменов,
хуже которых могли быть только пересдачи и отработки на каникулах.
Разумеется, во время учебного года к экзаменам никто толком
не готовился, и теперь головы учеников буквально распухали от огромного объема
срочно впихиваемой информации. В читалку при библиотеке ухитрялась одновременно
втолкнуться вся школа, и если бы не пятое измерение, несколько сот юных
волшебников никак не поместились бы в небольшом зале с семью столами…
То и дело было слышно, как утомившиеся ученики бормочут
заклинания Кофейникус возбуждалус и Пихалус экзаменостис. Джинн Абдулла,
которому велено было блокировать эти заклинания, ничего не предпринимал, и
только бородавки зловеще бродили по его лицу.
Библиотечному джинну хорошо было известно, что после
семикратного употребления кофейникуса страшно ноют виски, а после Пихалус
экзаменостис ученики становятся как зомби. Они способны от первой до последней
буквы оттарабанить любой самый сложный билет, тупо уставившись в лоб
преподавателю, но всякий непредугадываемый вопрос, даже самый элементарный,
вроде «Какого цвета бывают искры?» или «Кто такой Древнир?», приводит к непредсказуемым
и крайне неприятным последствиям.
Перед обедом Таня, недавно выписавшийся Ванька Валялкин и
Баб-Ягун изучали новое расписание, вывешенное в Зале Двух Стихий.
– Смотри, опять все переставили! Сразу видно, что Поклеп
притащился и качает права. Завтра нежитеведение у Горгоновой. А уже через три
дня практическая магия у Клоппа! Вот уж кто точно меня зарубит! Когда я с
черного отделения на белое переводился, Клопп чуть не треснул! Он меня просто
люто ненавидит! – сказал Баб-Ягун.
– Не зарубит. Лучше билеты учи! – сказал Ванька.
– Ты кому это говоришь, маечник! – завопил Ягун. –
Ты хоть его вопросы читал? Да меня от одних названий выворачивает! Например:
«Перхоть ведьмака как основа магических зелий» или «Слюни вурдалака и декокт
омерзения»… И, знаешь, из чего Клопп заставляет тянуть билеты? Из глотки у
мерзкой ящерицы!
– Это не ящерица. Это такой африканский божок.
Я слышал, он как-то оттяпал руку одному ученику четвертого года. Якобы
потому, что тот, засовывая руку ему в пасть, мысленно обозвал его уродом! –
сказала Таня.
Она не спала уже две ночи, готовясь к нежитеведению. Самые
хитрые шпоры у Медузии не срабатывали. Заклинания Горгонова блокировала еще на
подлете, а схватить у нее пару можно было стремительнее, чем воскликнуть Дрыгус-брыгус.
Хочешь не хочешь, приходилось выкладываться на полную катушку.
* * *
На другое утро до завтрака все проснувшиеся, а по большей
части не ложившиеся еще ученики третьего года столпились перед кабинетом
Медузии.
– Один входит, другой выходит. Никаких шпор, никакого вспомогательного
чародейства! Кто будет галдеть в коридоре – трижды пожалеет, что не родился
лопухоидом! – строго сказала выглянувшая из кабинета Медузия и потребовала
первых шестерых добровольцев.
Добровольцев оказалось немало. Среди них – Таня и Ванька
Валялкин, решившие, что лучше сразу отмучиться, чем весь день трепать себе
нервы и спрашивать у всех выходящих: «Как ты? Свирепствует?» Зато Баб-Ягун
решил отправиться последним и взять Медузию измором.
– Мамочка моя бабуся! Уж я-то знаю: надо тогда отвечать,
когда преподаватель от усталости под стол сползает. Помните, как я в прошлом
году Зубодериху подловил? Пришел последним. Она уже едва живая сидит, а я ей:
«Ура, наконец-то мой любимый предмет! Можно к двум вопросам еще один дополнительный
получить?» Зуби мне с перепугу пятерку влепила и бегом за дверь. А я-то и
на трояк с натяжкой знал… – рассуждал Ягун, но мало кто его слушал. У каждого
была своя система.
Самым первым отвечать помчался, как ни странно, не Шурасик,
освобожденный от экзаменов, и даже не Лоткова, а… Гуня Гломов. Он надеялся, что
по установившейся традиции Медузия поставит первому смельчаку оценку на балл
выше, чем он заслуживает. «2+1=3. Вполне проходной балл. Жить можно!» –
рассуждал Гломов.
– Милости просим! – пожав плечами, пригласила его
Медузия.
Когда пять минут спустя Гуня вышел, все бросились к нему.
– Ну как, сработало?
– Не особенно. 1+1=2. Без права пересдачи. Еще две пары – и
меня стопудово оставят на второй год, – кисло сообщил Гуня.
– А чего ты так глупо ржал? – спросила Рита Шито-Крыто.
– Мне достался куриный бок и тетки-лихорадки… Про лихорадок
я не знал и стал сразу отвечать про куриный бок. Обрадовался, что вопрос
легкий. Он, мол, с перьями и все такое… А потом выяснилось, что я невнимательно
прочитал. Ей нужен был не бок, а куриный бог…
Таня вытянула билет, где первый вопрос был про Соломона и
Китовраса, а второй про Кострубоньку. Про Китовраса она знала неплохо, например
то, что он был кентавр, а вот с Кострубонькой дело обстояло хуже. Если она что-то
и помнила, так только то, что его нужно все время задабривать.
Ванька Валялкин, которому достался Анчутка, ухитрился забыть
все заклинания от него и делал Тане умоляющие знаки. Таня понимала, что ему
нужно, но не могла подсказать. Медузия, не поднимая головы от журнала, наложила
на нее немотный сглаз. Когда же Таня попыталась перебросить Ваньке записку,
комок бумаги вспыхнул и обратился в пепел.
– Гроттер, после экзамена уберете за собой мусор, а теперь
ступайте отвечать! Только не наступите на Демьяна! – сказала доцент
Горгонова.
Таня встала и, глядя себе под ноги, пересела на стул перед
преподавателем, с которого только что сползла большая лохматая сороконожка.
– Горьянов! Приползешь на пересдачу послезавтра, тогда,
возможно, я и сниму с тебя сглаз! – напутствовала сороконожку Медузия.
Демьян, не знавший всех тонкостей Пихалуса экзаменостиса,
скрылся за дверью.
