– Шутить изволите, милочка? Я прекращу этот балаган! Этот
подстроенный матч! – крикнул Калиостров. Он порылся в кармане и, выхватив
изрядно подмокший пергамент, взмахнул им.
– Но, позвольте, если вы отмените матч и аннулируете его
результаты, то что же станет с чемпионатом? По законам вашего… виноват, нашего
Магщества прерванный матч может быть возобновлен не раньше чем через два
года, – сказал Сарданапал.
– Вот и чудненько! Я никуда не спешу! А пока новая игра не
назначена, невидимки, как и прежде, будут считаться чемпионами мира! –
мстительно прошипел Калиостров и вполголоса произнес: – Актус кляузник макакис
прерывонум забиякис!
Пергамент с полномочиями превратился в огромную летучую
мышь. Мышь поднялась над полем, раздулась и лопнула в ослепительной фиолетовой
вспышке. Трибуны гневно загудели. Джинны-драконюхи, подчиняясь приказу,
окружили драконов и стали теснить их к песчаной арене, намереваясь загнать в
ангары.
– Вот так! Вы знаете это заклинание, Сарданапал.
И знаете правила! В ближайшие два года матчу между невидимками и сборной
Тибидохса не бывать ни при каких условиях. Тут даже Древнир ничего не сумел бы
сделать, – ухмыльнулся Графин.
Сарданапал схватился за сердце. Его борода рванулась вперед
и сделала попытку захлестнуть Калиострова за шею. Академик едва успел
придержать ее рукой.
Скамейка упала с глухим кегельным стуком. Тарарах поднялся.
Его громадная нижняя челюсть подрагивала. В глазах стояли слезы.
– Этот прыщ прервал матч… Прервал, когда его хваленые
невидимки почти уже продули! Что теперь у ребят в душе творится? – сказал
он хрипло.
Графин Калиостров тревожно покосился на питекантропа и начал
пятиться. Тарарах надвигался медленно, но неотвратимо. Скамейки падали одна за
другой.
– Я предупреждаю, я буду защищаться! У меня синяя ленточка
по боевой магии! – завопил Калиостров.
– У меня кулак с твою голову! – ласково сказал
Тарарах. – Лучше стой на месте, слизняк, хуже будет!
– Академик! Вы что, не намерены вмешаться? Уберите от меня
вашего мордоворота! У него глаза убийцы! – заскулил Графин.
Сарданапал отвернулся.
– А что, собственно, происходит? У меня развязался шнурок. Я
ничего не вижу, – сказал он, печально разглядывая свои ботинки. Шнурки на
них не только развязались, но и таинственным образом сплелись, что представляло
немалую угрозу для жизни и требовало внимания академика.
Тарарах наконец настиг Калиострова. Он отряхнул с плеча
председателя коллегии арбитров малозаметную соринку и, почти нежно оторвав его
от земли, подтянул к себе за лацканы пиджака.
– Это не сойдет вам с ру-у-у-ук! – убито произнес
Калиостров и, поджав колени, обреченно зажмурился.
Дракон невидимок Кенг-Кинг, которого не успели еще увести с
поля, был немало удивлен. Он никогда не видел летающих председателей с мусорной
урной на голове. Это яркое зрелище запало впечатлительному ящеру так глубоко в
душу, что он долго еще не отплевывал проглоченных игроков и лишь томно вздыхал…
Но матч уже был отложен, и с этим ничего нельзя было
поделать.
* * *
Избушки, которые должны были участвовать в гонках, стали
прибывать на другой день с утра, когда у третьего класса только-только
начинались занятия. Хорошо еще, что первым уроком стояла ветеринарная магия, а
Тарарах сам был не дурак поглазеть.
Питекантроп минут пять мялся, искоса поглядывая в окно, от
которого уже не отрывалась большая часть его учеников, а потом заявил:
– Угхм, внимание! Предлагаю изменить тему урока! Пишите!
Избушки на Курьих Ножках. Гм… Маго-анатомические особенности и всякое такое в
этом духе. Готово?.. Тогда я не понимаю, чего вы расселись? Ноги в руки и марш
во двор!.. Что, намеков не понимаете?
Третий класс вкочил и с торжествующим ревом, опрокидывая
парты, ломанулся к дверям. На месте остался один только Шурасик.
– А как же семиглавая гидра? Разве вы не будете
додиктовывать про симптомы медвежьей болезни у водных? – протестующе
пискнул он.
Питекантроп остановился. Вопрос застиг его врасплох.
– Ииии-эээ… Отлично, Шурасик! Я как раз думал, кому поручить
посторожить гидру! Следи, как бы она не вылезла из переносной ванны! –
сказал он, закрывая дверь.
Шурасик остался в классе один. Плеснула вода. Из ванны
высунулась третья из семи голов гидры. Маленькие колкие глазки изучающе
остановились на несчастном стороже.
– Кыш!.. Брысь! Марш! Фу, тебе говорят! – нерешительно
крикнул Шурасик.
Он взял швабру и принялся запихивать гидру назад в ванну.
Третья голова исчезла, но почти сразу появилось еще четыре. Хрустнуло дерево.
Швабра переломилась и исчезла у гидры в пасти. Шурасик даже не успел заметить,
в какой именно.
Выронив оставшийся огрызок, он схватился за живот.
– У-у-у, нет! Я не согласен! Медвежьей болезнью страдают
только медведи и гидры! – протестующе крикнул он.
Во двор они высыпали как раз вовремя. Первая избушка уже
маршировала по подъемному мосту. Сторожевой циклоп Пельменник отдавал ей честь,
приложив к оттопыренному уху здоровенную пятерню.
Избушка двигалась быстрым маршевым шагом, далеко выбрасывая
пупырчатые куриные ноги. Из ее окошка выглядывала замшелая карга с единственным
зубом во рту и кустистыми бровями. Соломенная крыша избушки, похожая на копну
пшеничных волос, подпрыгивала. Из трубы сыпались искры.
Поклеп Поклепыч поморщился и попытался отправить джинна
Абдуллу за справочником противопожарных инструкций.
– Сам иди, ничтожнейший! Не грузи белоснежного осла моего
терпения гранитными глыбами своей мнительности! – загрохотал сварливый
джинн.
Он сердился на завуча за то, что тот не позволил ему
торжественно прочитать перед гостями «Поэму тысячи проклятий». Услышав, что
терпением джинну служит белоснежный осел, Поклеп так озадачился, что спасовал и
незаметно отошел в сторонку.
Вслед за первой избушкой по подъемному мосту уже грохотали
ее товарки. Пельменник так и застыл, выпятив грудь, вытаращив глаз, с рукой
точно прилипшей к уху. Самоварное блаженство не исчезло с его лица даже тогда,
когда одна из избушек, потесненная соседкой, неосторожно столкнула его в ров.
– Не пойму, откуда у природный грек такой фельдфебельский
рвений! Россия всех бриль под один расческа! – неодобрительно пробормотал
профессор Клопп.
