Таня почти уже поймала летучую мышь, как вдруг двойные рамы
аудитории распахнулись. Вместе с влажным океанским ветром в класс влетели два
купидончика с огромной корзиной цветов.
Гробыня всплеснула ручками.
– Пупперчик! Это от него, я знаю! Только он такой деликатный!
Сюда, сюда, это мне! – завизжала она.
Но купидончики, трепеща крылышками, пролетели мимо нее и
направились к Тане. Таня делала страшные глаза и показывала купидончикам кулак,
но глупые крылатые младенцы не понимали намеков. К тому же они явно успели
перессориться между собой, деля полученные от Пуппера в награду пирожные. У
одного купидончика распухла губа, у другого была под глазом подозрительная
синева.
– На, держи! За конфетами после обеда залетим! –
буркнули они, уронили корзину с цветами Тане на голову и улетели.
Пока Таня выбиралась из-под цветов, Гробыня тигрицей
подскочила к корзине и выхватила спрятанную там открытку. На открытке,
изображавшей воркующих голубков, красным маркером было написано:
«Tania, tebe, lubimaja! Skoro osen! Gurij».
С минуту Гробыня оставалась неподвижна, а потом… впрочем, я
не рискну это даже описывать… скажу только, что даже в пруду у сторожки
Древнира вскипела вода.
– Как ты это сделала? – выдохнула Гробыня, когда ее
ярость обрела более или менее контролируемые формы и она перестала осыпать Таню
сглазами и проклятиями, от которых та едва успевала блокироваться.
– Утихни, Склеп! Никто этого не хотел. Это все то твое
заклинание! Фигурку из теста вылепила я, и произнесла его тоже я. Вот и
результат! Раньше надо было думать! – пожимая плечами, сказала Таня.
Она испытывала к Гробыне жалость, хотя та никак не была
похожа на беспомощного Фудзия да и вообще кому угодно могла дать отпор. Не
дожидаясь, пока Склепова вновь начнет осыпать ее искрами, она выскользнула из
аудитории и закрыла за собой дверь.
Гробыня осталась одна. Плача от злости, она топтала цветы.
Потом сожгла огнеметным заклинанием корзину.
– Не сработало! Этот негодяй полюбил Гроттершу! Но я этого
так не оставлю! Я применю крайнее средство! Он пожалеет, что выбрал ее, а не
меня! Я… я прибегну к помощи магфии! Они достанут мне его из-под земли! –
крикнула она.
Гробыня отправилась в комнату, заперлась, перевернула
кровать и выдвинула потайной ящик.
– Только разболтай кому-нибудь! – пригрозила она Пажу,
разворачивая скелет глазницами к стене.
Паж обиженно защелкал зубами. Мушкетерские перья на его
шляпе разочарованно обвисли.
Достав из потайного ящика записную книжку, Гробыня
попыталась открыть ее, но записная книжка внезапно превратилась в крысу и
попыталась цапнуть ее за палец.
– Вот дырявая голова! Своякис маякис! – сказала Склепова,
небрежно выпуская красную искру.
Крыса присмирела и вновь стала записной книжкой. Пролистав
ее, Гробыня наконец обнаружила то, что было ей нужно – одно из ста опаснейших
запрещенных заклинаний. Чтобы оно не исчезло, как имеют привычку исчезать
многие перенесенные на бумагу заклинания, Склепова ухитрилась записать его
особым ученическим шифром.
То и дело косясь на дверь, Гробыня шепотом прочитала длинное
заклинание, завершившееся словами: «Маньякус пришивакус магфиозо якудзякус!»
Полыхнула красная искра. Черные Шторы в ужасе вздулись
пузырем и тотчас опали, задрожав могильной бахромой. Сквозь приоткрытое окно в
комнату, озираясь, скользнул купидончик. Это был хмурый младенец магфиозного
вида, в зеркальных очках. Лук, помещающийся в его колчане, был гораздо больше,
чем у других купидонов. То же самое можно было сказать и о стрелах. Они были
такой длины, что колчан с ними свешивался гораздо ниже пухлых купидоньих ножек,
слегка нарушавших общее магфиозное впечатление.
– Проблемы? – спросил младенец писклявым голосом.
– Есть заказ! – дрожа, сказала Склепова.
Купидончик молча протянул толстенькую ручку.
Гробыня достала из-под подушки фотографию Пуппера и показала
ее купидону. Магфиози взял фотографию и скользнул по ней равнодушным взглядом.
Склепова решила, что он не узнал Гурия, но вскоре обнаружилось, что это не так.
– Сколько? – спросил он.
– Две плитки шоколада! – выпалила Склепова.
Купидон расхохотался и вернул фотографию Гробыне.
– Не дело! Клиента хорошо охраняют. Две плитки – это цена
лопухоида…
Гробыня помрачнела.
– Сколько? – спросила она.
Купидончик показал ей пять пальцев, а потом еще пять.
Больше, чем до десяти, ни один купидончик считать не умеет, даже самый
магфиозный.
– Вот столько! И столько же, когда работа будет выполнена.
Склепова облегченно вздохнула. Она отбросила подушку и
вручила купидончику заранее приготовленные плитки.
– Хорошо, Чума-дель-Торт тебя побери! Если Пуппер меня
полюбит, ты треснешь от шоколада! – сказала она.
Купидончик ухмыльнулся и ссыпал плитки в колчан.
– Мои стрелы разят без промаха, хозяйка! Он влюбится в вас,
как хмырь в тухлое мясо! Втрескается по уши! – пообещал он.
– Имей в виду: он уже заговорен на фигурку из теста и любит
другую, – предупредила Гробыня.
Купидончик поморщился с таким презрением, что с его
младенческого носа соскочили очки.
– Вы не знаете моих стрел. Три стрелы, и он ваш
навеки, – заверил он.
– Только не забудь про контрольную стрелу! Все должно быть
наверняка, – велела Гробыня.
– Без проблем, хозяйка! Я вижу, вы имеете опыт. Считайте, он
уже ваш… – сказал купидончик.
Он поправил подтяжки, поднял очки и улетел, трепеща очень
магфиозными золотистыми крылышками. Гробыня проводила его задумчивым взглядом.
Потом задвинула Черные Шторы и уселась на подоконник.
– Кошмар! Я заказала Пуппера! Сама себя не узнаю. Вот что
делает с нами, черными магами, страсть! – проговорила она.
* * *
А на другое утро, еще до того, как все собрались на завтрак
в Зале Двух Стихий, разразилась настоящая буря. Началось все довольно обычно:
валяясь в постели, Верка Попугаева по привычке слушала зудильник, обогащаясь
темами для сегодняшних сплетен. Как всегда, занудно бубнили про курсы жабьих
бородавок и зеленых мозолей и про то, что кто-то сглазил погоду над
континентальной частью Европы, и вдруг…
