Даже Готфрид Бульонский, закованный, точно в доспехи, в свое
отсроченное проклятие, не мог уже сопротивляться. Он почти превратился в
ледяную глыбу. Лед сковывал ему ноги и заключал его всего в ледяной панцирь.
Наконец Спящий Красавец дрогнул, с усилием сделал еще шаг и застыл.
Фудзий осторожно приблизился к Готфриду и, продолжая держать
наготове кольцо, постучал рукой по его груди. Грудь Спящего Красавца отозвалась
тем же звуком, что и глыба обычного льда.
Фудзий удовлетворенно хмыкнул и опустил руку.
– Ты меня спасла! Еще бы минута и… Он едва не захватил меня
врасплох, как в прошлый раз, когда я собирался… не станем ворошить прошлое.
– И чего он к вам привязался? – спросила Таня.
– В самом деле, чего? – усмехнулся Фудзий. –
Я такой тихий, мирный, безопасный человечек. Кстати, хочешь загадку?
Только что пришло в голову, когда я тут стоял… Чем человек похож на куклу?
– Не знаю. Разве что внешне, – рассеянно ответила Таня.
Она все никак не могла оторвать взгляда от Спящего Красавца.
Ей не верилось, что все кончено. Казалось, Готфрид Бульонский пытается
шевельнуться под слоем льда. Еще немного – по льду пройдут трещины, и он,
вырвавшись, прыгнет на нее и на Фудзия.
– Неправильный ответ! Человек похож на куклу тем, что, когда
игра заканчивается, его точно так же убирают в коробку. А я не хочу, чтоб меня
убирали в коробку! Я сам хочу убирать всех в коробку! – сказал Фудзий и
засмеялся своей шутке.
Он поднял топор Спящего Красавца и, с опаской посмотрев на
лезвие, забросил его подальше в угол.
– Меня давно преследует наваждение, навязчивая мысль, что та
жизнь, которой я живу, не настоящая жизнь, а преджизнь, послежизнь, сонная
морока… Ненастоящее что-то, временное… – продолжал бормотать он. – Тебя не
удивляло никогда, как хорошо человек представляет себе ад? Каждую муку! Все круги
– а уж подробности! Волосы встают дыбом! И иголки под ногти, и раскаленная
сковорода, и подвешивание на крючьях за язык! А вот рай представляется куда как
хуже. Вечнозеленый пейзажик с цветочками, лев, лижущий ягненка, и ты, гуляющий
то ли с белым зонтиком, то ли с белыми крылышками.
Таня озабоченно смотрела на Фудзия, прикидывая, не вселился
ли в него вновь безумный Сальери или кто-то из его потусторонних родственников.
А если так, то самой ей его не успокоить – надо позвать Сарданапала,
Медузию или Поклепа.
Она стала осторожно отступать к колоннам, но не туда, откуда
пришла сама, а к той колонне, откуда появился Готфрид. Ей почему-то казалось,
что там может обнаружиться более простой ход наверх, чем тот, где она едва не
засела навеки в стене. Краем глаза она видела, что у самой колонны, в ее тени
лежит что-то длинное, похожее на собаку.
Ее перемещения не укрылись от зорких глаз безумца.
– Погоди! Ты куда? – окликнул ее Фудзий.
– Позову Сарданапала. Он ищет меня и Спящего Красавца, а
золотой сфинкс не сможет почуять нас через камни, – сказала Таня.
– Разумеется, не сможет… – согласился Фудзий. – Здесь
нас никто не найдет. Мы в пещере под Тибидохсом… Да, ты же не знаешь: это и
есть настоящий первозданный Тибидохс, а все, что там, наверху, появилось
гораздо позже. Надстраивалось, перестраивалось, разрушалось, выветривалось,
портилось юными магами с их шаловливыми ручонками и пустыми головами. Лишь
здесь, глубоко под землей, все оставалось неизменным. Такой и должна быть
настоящая вечность – равнодушной, холодной, непоколебимой!
– Угу. Но я пойду, ладно?
– Ты никуда не пойдешь. Я не могу тебя отпустить! – В
голосе у Фудзия появилась какая-то новая нотка.
Таня остановилась. Ей показалось, она ослышалась.
– Как это? Это шутка? – улыбаясь, спросила она.
– Здесь не самое плохое место, поверь мне. Очень скоро там,
наверху, ничего не останется, кроме одних развалин. Милая картина, как ты мне
родна… чего-то там равнина тра-ля-ля луна… А посреди картины куча кирпича. Это
уже чисто пейзажная зарисовочка! – пожимая плечами, проговорил Фудзий.
– Развалины Тибидохса? Мне казалось, он стоит крепко, –
обеспокоенно сказала Таня.
– Пока крепко. А теперь задумайся. Мы под Тибидохсом.
Тибидохс держится на этих четырех громадных столбах. Они его опора, его
сердцевина. Как только столбы исчезнут, ничто не удержит остальные постройки.
Никакие глупые атланты, никакая магия, ничто… А этих колонн скоро не
будет, можешь мне поверить.
– Но почему? Что станет с этими колоннами? Вы хотите их
разрушить? – Таня едва узнавала Фудзия.
– Разрушить колонны? Оставь разрушение для лопухоидов! Я
только хочу вернуть им их первозданную сущность. Я произнесу заклинание
высвобождения – и они перестанут быть нелепыми каменными перстами и станут тем,
чем должны были быть!
– Троном? – неуверенно предположила Таня.
– Разумеется… – загрохотал Фудзий. – Это и есть трон
Древнира, неисчерпаемый источник магии! Старик был неглуп. Он не стал
превращать трон ни в скамейку, ни в диван, ни во что-либо подобное. Это было бы
слишком просто и бросалось бы в глаза! Он не разменивался на мелочи! Его трон
ни много ни мало, как сам Тибидохс. Вернее, подземная его часть. Если бы ты
знала, сколько времени я потерял, пока сумел это понять!
Пользуясь тем, что Фудзий почти на нее не смотрит, Таня
продолжала пятиться к колонне. Внезапно что-то подвернулось ей под ноги.
Споткнувшись, Таня упала. То, что она прежде с удивлением принимала за собаку,
оказалось футляром ее контрабаса…
– Так это были вы, а не Готфрид! – воскликнула она.
Сомнения… Сомнений уже не было…
Глава 17
Гребень и полотенце
– О, разумеется, это я украл у тебя футляр! –
согласился Фудзий. – Никогда не следует слишком доверять знакомым,
особенно новым. Разве ты не задумывалась, зачем кому-то вообще могло
понадобиться такое старье?
– Задумывалась. Но мне было непонятно. Вначале я считала,
что он и есть трон, но потом стала сомневаться, – сказала Таня.
– И правильно. У твоего футляра нет никакой скрытой
сущности. Но это не мешает ему быть в своем роде уникальным. Твой прадед Феофил,
охраняя контрабас, вложил в футляр много защитной магии… – кивнул Фудзий.
Таня вспомнила, как в детстве пряталась в футляре от
разъяренной тети Нинели и та ни разу не смогла вытащить ее оттуда, хотя была
сильна, как самка гиппопотама.
