Голоса затихли – послышался шум воды и уханье Лао. Видно, толстяк обожал холодный душ. Я хотел было вылезти на свет, но решил сначала высосать воду: никак не мог напиться после гонки на мотоцикле. За три часа на раскаленном воздухе иссох, как пустынный кизяк.
Они вышли, Лао покряхтывал; я понял, что Пат привычно вытирала его жирное тело.
– Я что-то придумала, господин. Это как раз несет элементы мазохизма, как вы изволили выразиться.
– Ну-ну, давай-давай, – разрешил он.
У него было отличное настроение и зверское желание наброситься на девчонку. Я же чувствовал себя большим хитрым насекомым, которое жило в постели, слушало всякие гнусные речи и по ночам впивалось в спящие тела.
А «колокольчик» явно что-то задумал.
– Давай обвяжем твою «штучку» петелькой и будем играть в лошадку, – сказала она.
Я услышал сопение и шорох, кажется, Лао переместился на пол.
– Хи-хи-хи, щекотно, – послышался его писклявый голос. – Ты хочешь кататься на мне и стегать меня плеткой? Маленькая негодяйка…
Я услышал звук плетки по телу. Пат взвизгнула.
– А теперь можешь подергать меня, мерзавка! В постель, живо!
Я напрягся – я никогда не чувствовал себя таким постельным человеком, как в это мгновение. Одеяло улетело, и я увидел перед собой отвратительное голое существо, а оно в свою очередь – одетого бородатого дядю со скрещенными на груди руками и в огромных десантных ботинках.
– Как вы сюда попали? – строго спросил я, открыв глаза.
Он чуть не лопнул от страха, но реакция не изменила: Лао тут же метнулся к двери. Не успел: я выбросил вперед нож, приставив к его горлу. Он взвизгнул, хотя я даже не дотронулся до него.
– Мне больно, дура!
Тут я заметил, что Пат держала туго натянутую веревочку, вроде вожжей, которая уходила под брюхо Лао. Он стоял на карачках, от страха покрылся пупырышками и был похож на огромный перезревший лимон. Пат снова дернула шнурок.
– Вот тебе элемент мазохизма!
– Ай!
Тут я понял, к чему была привязана удавочка.
– Вы два идиота! – дрожа всем телом, выдавил Лао. – Вы же не выйдете отсюда. Сейчас сюда приедут мои боевики… Лучше сразу бросьте свои шутки. Чего ты хочешь? Свой дурацкий паспорт и деньги на билет?
– Нет, я решил остаться в Таиланде. Мы немножко развлечемся с тобой: у Пат, оказывается, есть интересные задумки. А потом я тебе отрежу голову и утоплю ее в океане. Так же, как ты поступал со своими врагами. С Шамилем и Джоном договоримся, все-таки земляки, и продолжим твое дело… Ну а паспорт и мои деньги ты вернешь мне прямо сейчас.
– Поехали! – оживился Лао.
– Побежали! Возьми телефон и позвони своим придуркам, пусть привезут паспорт и мои одиннадцать тысяч баксов. А чтобы они ничего не заподозрили, скажешь, что завтра в полдень у тебя встреча со мной.
Лао неохотно взял трубку, глянул желтыми тигриными глазами, набрал номер и сказал все, что я требовал. Лао еще раз сделал попытку меня попугать, на что я демонстративно включил утюг. И толстяк тут же корректно умолк.
Через полтора часа в дверь постучали. Пат приняла на пороге пакет, сказала слуге, что хозяин отдыхает и просил не тревожить до завтрашнего вечера. Только посыльный ушел, зазвонил телефон. Трубку сняла Пат.
– Это Шамиль, – тихо сказала она в сторону.
– Скажи ему, что приедешь послезавтра вечером, – порекомендовал я, продолжая держать нож у горла китайца.
Он беспрекословно подчинился, понимая, что петля все туже затягивается не только в причинном месте.
Мы крепко связали ему за спиной руки и ноги, заткнули рот кляпом и в таком виде положили в постель. А чтобы он не имел возможности даже шевельнуться, Пат предложила конец шнура подвязать к люстре. Так она и сделала, получив шанс отыграться за все побои и унижения, которые претерпела от толстяка. Теперь Лао не мог и на сантиметр дернуться, не повредив детородный орган.
Потом Пат сбросила полотенце, которым была обвязана, достала из шкафа трусики, джинсы и прочую канитель, быстро оделась и осторожно вышла во двор.
– Никого, – тихо сказала она. – Все спят, охранник на втором этаже.
Лао покрылся сетью морщинок-трещинок и вот-вот должен был взорваться от злости. Мы оставили для него легкую музыку, попрощались и тихо вышли во двор. На втором этаже разноцветно мерцал телеэкран. Охранник бессовестно нарушал инструкцию. Но, видно, хорошо изучил привычки своего похотливого шефа. Привычки сильных надо знать лучше, чем свои.
Замок на воротах открывался с пульта. Я поддел металлическую щеколду: с внутренней стороны это было простейшим делом. Мы вышли, чуть приоткрыв створки. Мотоцикл в готовности дожидался меня. Некоторое время, не заводя, катил его по дороге, Пат помогала слабыми ручонками. Потом с гиканьем мы оседлали «зверя», сразу рванув под сотню километров в час.
– Тебе надо в город? – прокричал я.
– Нет!
– А документы?
– Они у меня с собой. – Она похлопала по сумочке, которая болталась на боку.
Самое большее, мы могли рассчитывать на сутки. Если Лао не развяжет путы, или его не освободят, если подлец сэр Артур Вилкинс не продаст, если крокодил не съест…
Я мог бы убить и одного и второго, но это не входило в мои новые принципы. Мое прошлое в лице Раевского, исполняя воинский долг, стреляло и убивало. И в том прошлом меня тоже пытались убить. Но сейчас я верен другим убеждениям. Человек с хорошей фамилией Кузнецов не будет убивать своих врагов, хотя и не будет курить с ними трубку мира. Ведь так прекрасно ощущать себя незапятнанным. Так я думал, обдуваемый таиландским ветром, с девчонкой, крепко обхватившей меня и повизгивающей на поворотах. Ей было все равно, куда мчаться, ей тоже хотелось очиститься от грязи прошлого. А что может быть лучше этого?
Под всеми ветрами мы въехали в город-гигант. Бангкок источал всевозможные испарения цивилизации. Чем огромней город, тем чаще приходят в нем мысли о никчемности существования. Самые свободные здесь – нищие; большие деньги дают лишь призрачную свободу, по сути, закабаляя хуже тюрьмы. Они отпускают лишь только на том свете.
Никогда я еще не испытывал такого пьянящего чувства свободы. И несколько тысяч долларов в моем кармане совсем не мешали ему.
На прокатном пункте я сдал мотоцикл, на такси мы поехали к российскому посольству. До рассвета оставалось совсем немного. Мы погуляли в окрестностях, зашли в утреннее кафе, попросили кофе. С одиннадцатью тысячами долларов мы чувствовали себя миллионерами.
К девяти утра мы были у нашего посольства. Измученный местной экзотикой охранник долго не хотел меня пускать, потом так же долго мусолил мой изжеванный невзгодами паспорт, наконец пропустил. Пат осталась ждать у ворот. В посольстве работал мой знакомый чиновник по фамилии то ли Брызговикин, то ли Брызжейкин, а может, и Булдырин. Имя я помнил точно: Рафаэль. Он носил длинные волосы, зачесанные назад; по его большому, покатому, как трамплин, лбу всегда текли струи пота, которые он сметал ажурной бумажной салфеткой. Он говорил с английским акцентом, скорее наигранным, чем приобретенным. В разговоре всегда выдерживал многозначительные паузы, а если проситель-посетитель пытался их заполнить, Рафаэль тотчас делал нетерпеливое движение рукой.
