Раньше сюда свободно мог войти любой приличный господин. Но, кто знает, вдруг за время моих странствий здесь уже ввели пропускной режим. И на то резон: наймиты криминального капитала не преминут воспользоваться самым доступным способом получения секретных сведений, которые подвыпившие налоговые полицейские могут разгласить в своих застольных разговорах.
Предвидя это, я вошел уверенной походкой бывалого завсегдатая, ослепил улыбкой гостиничную администраторшу.
– Вечер добрый! – В приветствие я вложил ровно столько тепла и дружелюбия, сколько, по обыкновению, и раздаем людям, которых встречаем иногда и знаем лишь в лицо.
Меня так и восприняли – как мужчину, который иногда посещает департаментское кафе. И тоже ответили улыбкой.
Мне повезло: в кафе сидели мои старые знакомые – начальник отдела банков и страховых компаний Нури Ахмедович Ходжаев, редактор газеты «Налоговая полиция» Коля Кондрашов, Паша Арестов из управления собственной безопасности и начальник пресс-службы Иван Петрович Савчук.
Все та же черноглазая, но слегка располневшая Татьяна стояла за прилавком. Я знаю, что она любила Раевского. Раевский был веселым холостяком, умевшим между заказом колбасы, яичницы и водки так ловко ввернуть комплименты о ее прелестях, что она, зардевшись, роняла тарелки и переливала через край стакана томатный сок.
Я сказал «добрый вечер». Тем, прежним голосом, с тем же тембром, с той же интонацией… Как в старой телепередаче, где еще не старый Михаил Державин в кабачке «13 стульев» начинал вечер доброго юмора с одной и той же фразы, сказанной так и не иначе…
А мой юмор, похоже, был странным.
Татьяна вздрогнула. Все та же Таня, только слегка подобревшая.
– Добрый вечер, – ответила она и пристально посмотрела мне в глаза.
Глаза мои, конечно, были прежними. Единственное, что осталось. На какое-то мгновение она растерялась, потом как будто обиделась на странный розыгрыш. Только один человек в мире мог именно так произнести «добрый вечер» – Володя Раевский. И никто другой.
– Как всегда, – просто сказал я. – Бутылку «Департаментской», «Глаза с сосисками», зеленый горошек, ветчины грамм сто пятьдесят и стакан томатного сока.
Татьяна, однако, взяла себя в руки, пошла на кухню выполнять заказ.
Мои бывшие товарищи тихо чокались рюмками и еще тише разговаривали. На меня даже не глянули.
Татьяна принесла водку, тарелки с яичницей и сосисками, горошком, ветчину, томатный сок.
– У вас глаза, как миндаль. А по цвету – оливки, – сказал я. – Странно вас видеть среди московских снегов. Вы должны были родиться на Юге. Где-нибудь в Италии…
Татьяна порывисто вздохнула.
– Мне уже такое говорили. Слово в слово. Вы чем-то похожи на него…
– На кого?
– Он умер…
– Жаль.
– Вы раньше бывали у нас?
– Первый раз.
– Я почему-то боюсь вас, – откровенно сказала Татьяна. – Берите ваш заказ. Приятного аппетита.
– Почему боитесь? Разве я дал хоть малейший повод? – Я постарался улыбнуться как можно шире. На женщин это действует.
Татьяна зябко повела плечами и запахнула на груди платок, которым укрывала плечи.
«Может, попытаться соблазнить ее?» – подумал без энтузиазма.
– У вас просто голос так сильно похож… Как будто с того света.
– Да нет, я вполне живой. Потрогайте мою руку, она теплая.
Но Татьяна наотрез отказалась. Вот и соблазни…
– А знаете ли вы, что такое реинкарнация?
– Нет.
– Мне что – теперь всю жизнь с клеймом покойника ходить? – обиженно спросил я.
Она промолчала.
Я до белков закатил глаза и, забрав поднос с заказом, сел за свободный столик.
Через полчаса я расправился с водкой, и мне стало еще грустней.
Мои бывшие коллеги уже не шушукались, а, разделившись попарно, что-то рьяно обсуждали. Судя по обрывкам разговоров, старина Ходжаев и «полицейский интеллигент» Арестов «мыли кости» департаментским женщинам, а Кондрашов и Петрович, склонившись над недоеденной сосиской, планировали какую-то пропагандистскую акцию против акул капитализма.
Я заказал еще бутылку водки и на оставшиеся деньги – колбасы и ветчины.
Наверное, я слишком навязчиво пялился на ребят, потому что Нури Ахмедович вдруг сурово спросил:
– Вы что-то хотели?
– Хотел пригласить вас к себе за столик! – предложил я.
– Спасибо, но у нас свой разговор, – тут же отказался Нури.
– Я от чистого сердца, – сказал я. – Понимаете, я тоже служил в налоговой полиции, потом уволился в связи с переходом на новую работу. Просто думаю, зайду, может, знакомых встречу. И вот никого не встретил…
Все замолчали и с явной досадой ждали, когда я закончу.
– Спасибо, мы в состоянии сами заказать себе, – перебил меня Арестов. – Тем более, если вы служили в налоговой полиции, должны понимать, у нас не приняты пьяные знакомства.
Ах, Паша, Паша, раньше ты не был таким заносчивым занудой. Хрен с вами, обойдусь.
– Извините, ради бога, – сказал я. – Мне вовсе не хотелось вас обидеть.
– Кто вам сказал, что мы обиделись? – резко спросил Арестов.
Коля положил ему руку на плечо:
– Паша, все нормально. Товарищу просто не с кем выпить, оставь его.
– Ребята, извиняюсь, только один вопрос. Вы знали такого – Раевского?
– Ну, знали, а что? – отозвался Нури.
– Я его друг.
– Он работал у нас полтора года…
– Не скажете, как его можно найти?
– Насколько мне известно, он умер, – равнодушно ответил Нури.
(Всегда я тебе был поперек горла!)
– Когда?! – попытался я вложить всю силу скорби. Но получилось всего лишь некое гортанное подобие вопля. Я устал скорбеть по собственной кончине.
– Когда – не помнишь? – с досадой спросил Нури у Паши.
– Где-то полтора года назад, – сказал он, наморщив лоб.
– 23 декабря 2001 года! – раздался голос за нашими спинами.
Оказывается, Татьяна слышала наш разговор. Буквально через минуту она достала откуда-то газету с моим некрологом и протянула ее мне. Она до сих пор не могла забыть Раевского! Неужели я давал ей какие-то надежды?
Я впился в пожелтевшую страницу газеты «Человек и Закон». Как давно я писал эти строки…
– Бедный Вовка, бедный Вовка! – запричитал я, обхватив голову ладонями. – Умереть в расцвете сил! Пройти Афган, Абхазию, Таджикистан и найти свою смерть в Москве… Отчего он умер? Как это случилось? – резко спросил я, как бы намекая, что господа из налоговой полиции не уберегли славного товарища.
