Книжица, которую я «свинтил» в кабинете Житейского, была посильней, чем Фауст для Гёте. Теперь я мог диктовать и диктоваться. Открыв наугад любую страницу и изучив симптомы, я мог в силу своей приобретенной многоликости и способности к перевоплощению напялить на себя маску шизофреника. Поднапрягшись, можно было, следуя советам «Справочника», изобразить эпилепсию, маниакально-депрессивный психоз, а в случае затяжного «прыжка» в дурдом плавно перейти к болезням старческого возраста, симптомы и проявления которых подробно описывались все в той же украденной книжице. И, как эпилог жизни, старческое слабоумие. Разобравшись в хронологии угасания, я сильно расстроился и тут же захотел избавиться от жестокой книжки. Но сделать это было уже невозможно. Оказывается, все это время за мной натурально шпионили. Губошлеп, старательно делавший вид, что спит. Груда Мяса застыл с ручкой на недописанной фразе. Да и Циферблат, не подавая виду, что крайне заинтересован моим чтивом, в нервическом состоянии вырвал все волоски вокруг своего пупка.
– Что это у тебя за книжка? – первым подал голос Груда Мяса.
Он растянул свой рот в препохабную улыбку.
– Доктор прописал, – пояснил я. – Теперь в эпоху гласности и рынка все больные будут сами ставить себе диагноз и самостоятельно лечиться.
– О как! – оживился Федя. На оголившемся вокруг пупка животе он старательно рисовал фломастером циферблат.
– А можно полистать? – спросил мигом проснувшийся Губошлеп.
– В порядке очереди! – веско произнес Груда Мяса.
Мне захотелось быть доброжелательным, и я молча протянул ему книгу.
Груда Мяса первым делом заглянул в содержание, затем открыл главу «Половые извращения».
– Читай вслух! – нетерпеливо произнес Циферблат.
Груда Мяса хмыкнул и прочел:
– Плюрализм – половой акт, совершаемый несколькими людьми на глазах друг у друга.
– Во! – оживился Губошлеп. – А я думал, чего это Горбачеву так плюрализм нравился.
– Групповуха! – уточнил Циферблат. – Читай, Серега, дальше!
– Фетишизм… Педофилия… Зоофилия… Некрофилия… Геронтофилия… Садизм… О, это, похоже, про меня. Читаем… Диапазон садистических актов очень широк: от упреков до жестокого избиения с нанесением тяжких телесных повреждений сексуальному партнеру. Возможно даже убийство… Как это тонко подмечено! – прокомментировал Груда Мяса и продолжил чтение. – И это про меня!.. При эпилепсии могут развиваться садистические тенденции…
– Серега, коси под эпилептика, – посоветовал Циферблат. – Достань соды и в рот вместе с лимоном – такая пена попрет! На худой случай и шампунь сгодится.
Груда Мяса призадумался. А «Справочник» перекочевал к Циферблату.
– Почитай там про фетишизм, – посоветовал Серега Феде.
– «Фетишизм (идолизм, символизм) – возведение в культ определенного предмета и половое влечение к нему», – прочел Циферблат.
– Вот видишь, – оживился Груда Мяса. – Оказывается, и ты непрост. Расскажи нам, как вступал в половую связь с будильником.
– Тогда уже с кукушкой! – вступил в разговор Губошлеп.
– Оживился, мурик, – сурово осадил Циферблат. – Ну-ка, говори, по какой статье идешь?
– Такой статьи нет в Уголовном кодексе, – гордо ответил Губошлеп. – У меня крайне редкая особенность. Я – вампир!
– Дурбас захарчеванный, кому беса гонишь! – совсем осерчал Федя.
Губошлеп пожал плечами:
– А какой мне смысл врать?
– На испуг берет! – заметил Груда Мяса. – Думает, теперь мы ночью плохо спать будем!
– Тебя пока высосешь, скорей сам лопнешь! – включился я в интеллектуальную беседу.
Груда Мяса расплылся: моя реплика пришлась ему по нраву.
Мы стали искать в справочнике вампиризм. Но не нашли.
Губошлеп почему-то обрадовался:
– Вот видите, я же говорил, что у меня очень редкая… специализация.
– Ну, и кого ты высасываешь? – спросил Циферблат.
– В основном домашних животных. Ну, там еще одну, было дело…
– Померла? – уточнил Серега.
– Да. Я слишком увлекся.
– Известное дело, – согласился Груда Мяса.
Наконец соседи из чувства вежливости поинтересовались, за что же я угодил в эти скорбные стены. И я поведал о своем особом случае. Такого они еще не слышали: обвинить человека в убийстве самого себя. По общему мнению палаты, я «катил» по всем параметрам на шизофреника: типичное раздвоение личности.
Шизофрении в «Справочнике по психиатрии» было отведено изрядное место. Из всего многообразия разновидностей этой болезни мне надо было отыскать то, что касалось моего случая.
«Моему» недугу были посвящены теплые строки…
«Соседи» попросили меня читать вслух.
– Да тут такое наворочено! – заметил я, но отказать им в этом удовольствии не смог. – «На высоте приступа развиваются иллюзорно-фантастическая дереализация и деперсонализация – прежнее представление о собственной личности заменяется фантастическим перевоплощением. Больной живет в фантастическом мире…»
– В фантастическом мире? – заинтересовался автор «Диктатора Вселенной».
– Угу, – подтвердил я. – У нас смело можно создавать общество фантастов. «Дереализационное общество фантастов».
До самого вечера мы усиленно изучали справочник, каждый выписал для себя много полезного. А потом Груда Мяса неожиданно предложил послушать его роман. Никто возражать не посмел. И мы узнали много интересного про астральные дали, ужасного Диктатора Вселенной, киберофицеров, которые беспощадно наказывали провинившихся космонавтов, сбрасывая их в Межрегиональный Отстойник, а также что произошло с бывшим начальником космопорта Мэмсом после сканирования его мозга. Ничего хорошего, кстати, не произошло: в обществе будущего, которое изобразил Серега, все неудачники, тем паче больные, умственно ущербные должны были подлежать реинкарнации. С последующим возрождением на качественно новом уровне.
Груда Мяса читал с вдохновением, подвывая в тех местах, где космические корабли, пронзавшие Вселенную, преодолевали барьер скорости света.
Как распорядиться обрушившейся на меня информацией, я не представлял. Чтение Серега закончил уже глубоко за полночь. По его словам, самое интересное было впереди. Санитары нас не тревожили.
Утром после завтрака я предложил написать коллективное продолжение «Диктатора Вселенной». Серега ухмыльнулся, с прищуром посмотрел на меня – и согласился.
Когда через пару часов в нашу палату вошла делегация в белых халатах, мы наперебой и с упоением сочиняли эпизод, в котором дочь Диктатора Эльза сошлась с роботом и тут же нарожала ему кучу железных человечков.
Пятеро молодых людей в свите профессора Житейского оказались практикантами.
