Арнольд Анатольевич поздоровался и подошел к кровати Сереги. Тот, сложив руки на огромном брюхе, с хитринкой поглядывал на вошедших.
– Рыльковский Сергей Николаевич, 33 года, – представил его профессор. – Инкриминируются девятнадцать убийств на сексуальной почве. Свои деяния оправдывал необходимостью очищения населения от гомосексуалистов и проституток. По мнению испытуемого, все они подлежали реинкарнации.
– В этом, господа, я вижу свое высшее предназначение в создании нового общества, – отреагировал Рыльковский. – Не желаете, кстати, взглянуть на мои записи? Я буквально вчера вернулся из экспедиции в соседнюю Галактику.
И он протянул ближайшей практикантке «Диктатора Вселенной». Девушка машинально взяла.
Вот это был ход!
– Паранойяльная шизофрения! – прокомментировал я. – Монотематический бред реформаторства и изобретательства…
Все тут же посмотрели на меня.
– В экспансивной форме…
– Конфуцианство! – добавил Циферблат.
Житейский строго посмотрел на меня и спросил практикантов:
– Что прежде всего необходимо установить для определения паранойяльной шизофрении?
– Можно я? – нетерпеливо тряся рукой, попросил я. И, не дожидаясь разрешения, выпалил заученную цитату из справочника: – Важно установить не только бредовые расстройства, но и их сочетание с эмоциональным оскудением, аутизацией, нарушениями мышления личности.
Житейский изменился в лице и после паузы вынужден был признать:
– Отчасти верно.
– Откуда вы это все знаете? – не удержался от вопроса практикант-очкарик.
Я подавил глубокий вздох.
– Милые мои мальчишки и девчоночки… Я ведь тоже когда-то был врачом-психиатром. Но враги, украв мои передовые разработки лечения, обвинили меня в лженаучности, шарлатанстве, начетничестве, а потом и упрятали в этих стенах.
Практиканты ошеломленно уставились на меня.
– Кузнецов! Прекратите юродствовать, мы до вас еще не дошли, – не выдержал профессор.
Следующим у него был Циферблат.
– Каструлько Федор Лаперузович, 45 лет, – назвал его Арнольд Анатольевич. – У нашего Феди достаточно редкая особенность фетишизма. Он похищает часы, причем больших размеров: настенные, каминные и напольные. Не так ли?
– Фетишисты – не фашисты! – веско изрек Циферблат. – Это – конфуцианство.
– Любопытно… А не трудно ли будет вам разъяснить подробней его суть?
– В институте надо было изучать, профессор! – справедливо заметил Федя. – А для студентов скажу. Откройте свои тетрадки и запишите: «Чем больше имеешь часов, тем дольше живешь!» И часы для меня, доктор, не являются сексуальным объектом. Тоже пусть запишут! А то меня на зоне с вашей характеристикой живо за педика примут!
– Не беспокойтесь, Федор Лаперузович! Характеристику получите самую отменную. В воры в законе рекомендацию дать не могу, а вот заключение экспертизы обещаю достойное, – пообещал Житейский.
Затем он обратился к практикантам:
– Коллеги, может быть, у кого-то есть вопросы к испытуемому? Например, почему стрелки на животе Федора Лаперузовича показывают семь часов сорок минут.
Но начертанные фломастером семь сорок никого не заинтересовали.
Поднял руку очкарик.
– Какие чувства вы испытываете, овладевая чужими часами?
– Запишите: овладевая часами, я испытываю чувство огромной гордости за Человека, который не только смог создать столь совершенное творение, но и не менее мастерски их спупырить. Последнее качество относится лично ко мне, граждане.
Вопросов больше не последовало, и профессор представил Губошлепа.
– Гаджиев Роман Хаттабович, 36 лет.
– Ромуальд Хаттабович! – поправил Губошлеп.
– С каких это пор, мой любезный, ты стал Ромуальдом? Не дури!.. Обвиняется в убийстве четырех молодых девушек. Тоже редкий случай – вампиризм. По словам испытуемого, у него периодически возникает желание напиться крови. На следственном эксперименте выпил предложенную ему литровую банку свиной крови…
– Как – свиной?! – вскричал Губошлеп. – Почему свиной? Мне сказали – бычьей! Я же мусульманин!!!
Гаджиев схватился за рот.
– Тут написано – «свиной крови»! – пожал плечами Житейский, показывая папку с делом Губошлепа.
– Чистоплюй паршивый, – возмутился Циферблат. – А кровь невинных девушек тебе не тошно было пить?
– Так то – девушки!
Практиканты оцепенели.
– Людям и свиньям свойственны не только похожий состав крови. Но и одинаковое свинство, – заметил я по этому поводу.
– Люди – еще большие свиньи, – добавил Циферблат, скривившись.
Мне тоже стало тошно: и как я оказался среди этих уродов?
– И вот наконец наш герой! – (Меня оставили напоследок.) – Кузнецов Владимир Иванович. В прошлой, по его словам жизни, носил фамилию Раевский, был офицером, принимал участие в вооруженных конфликтах и спецоперациях. Затем сделал пластическую операцию. Обосновывает тем, что за ним охотились бандиты. Официально обвиняется в убийстве гражданина Раевского В.И., у которого также похитил документы. Достаточно запутанная история. На беседе со мной рассказал о конфликте Я и Не-Я, которые, слившись, по словам испытуемого, самоуничтожились. Сам же Раевский, по словам Кузнецова, остался за некоей линией фронта. Какие вопросы есть к испытуемому?
– Когда вы первый раз поняли, что отделились от Раевского? – спросила девушка, которой Рыльковский сунул свою тетрадь. Она по-прежнему держала ее в руках.
Выбора у меня не оставалось, и я кинулся в омут:
– Это было как вспышка, как озарение. Я понял, что я – это не я, а уже совершенно другой человек, не согрешивший смертоубийством на войнах… И чтобы пройти полностью самоочищение, я сделал себе пластическую операцию.
– Позвольте спросить, – уточнила девушка, – вы сами себе сделали пластическую операцию?
– Да – путем усиленного массажа, медитаций и психоанализа. Я ведь в прошлом – психиатр.
– А после этой операции бандиты вас не преследовали?
– Все это осталось в прошлой жизни.
Житейский повернулся к практикантке.
– Ну, Акушкина, что скажете по поводу испытуемого Кузнецова?
– Присутствуют признаки паранойяльной шизофрении…
– Обсуждение болезни в присутствии психического больного является грубым нарушением врачебной этики! – немедленно выразил я свой протест.
– Для нас вы не больной, а коллега-психиатр, – тут же срезал меня Житейский. Я не нашелся что ответить. – Продолжайте, Акушкина.
– Данный испытуемый, как следует из его биографии, в прошлом был руководителем военного коллектива. Для офицеров обычно характерны односторонняя активность, гиперсоциальность, упрямство, бедность эмоциональной жизни. Мы наблюдаем бредовую переоценку эпизодов прошлого – периода войны. Возможное убийство или смерть Раевского стали сильным потрясением для психики Кузнецова, после чего в качестве защитного фактора появились идеи «разъединения-объединения» с Раевским. В процессе расширения бреда добавилась мания преследования со стороны неких бандитов, врагов.
