– А, черт!
Слышались возбужденные крики, в ночи зазвенел комбатовский мат.
Он тоже кинулся к пропасти, некоторое время смотрел на огонь, в тусклом свете фар лицо его казалось старым и жестоким.
– По машинам! Почему остановились?! Сколько там? – уже тише спросил он у Горелого. – Метров двести будет?
– Метров триста, – глухо ответил Егор.
– Вдребезги.
Он полез на бронетранспортер, стал кричать в ларингофон:
– Не останавливаться, черт возьми! Смотреть в оба!
Самое страшное на войне – перестать замечать ее ужасы.
С перевала мы спускались на рассвете.
– Горючки осталось только-только, – проронил Егор негромко, будто обращаясь к себе. – Надо бы заправиться.
У меня безудержно слипались глаза, а голова безвольно раскачивалась, будто крепилась на одном гвозде. Одежда пропотела насквозь и стала настолько грязной, что испачкать ее уже было невозможно. Но о помывке мечтать не приходилось. Руки мои стали шершавыми и жесткими, как подошва, приобрели неживой серый оттенок, из трещинок на коже сочилась кровь. Я из последних сил крепился, держась за башенный пулемет. Дорога убаюкивает. А Горелый, хоть и сидел с красными, как у окуня, глазами, был бодр и подвижен, вертел головой. Он никогда не верил горной тишине. Он всегда был настороже. Я завидовал Горелому. Я почему-то всегда ему завидовал. Это меня раздражало, я мысленно плевался от таких жалких мыслей, и спать уже хотелось меньше.
Здесь – сопки. Где-то на равнине их можно было бы назвать горами, а тут, в Афгане, – это просто сопки. Куцая растительность – клочки верблюжьей колючки – неподвижно торчит под зноем и как-то еще живет.
Мы едем вдоль заброшенного кишлака. Часто из таких развалин летят пули, молнией сверкает граната, выпущенная из базуки. Кишлак вытаращился на нас пустыми глазницами. Где его жители – в Пакистане?
Ствол пулемета ползет вправо. Я снимаю с него руку, перезаряжаю свой автомат. На обочине обломки техники: рама от «КамАЗа», дальше – опрокинутая кабина грузовика, сплющенная в лепешку «Тойота»… Здесь эти обломки воспринимаешь с таким же ужасом, как если бы это были части человеческого тела.
Как только кишлак остается позади, нас нагоняет вертолетная пара. Летчики принимают на борт завернутое в фольгу тело Усманова и забирают заболевшего афганца. У меня подступает комок к горлу… Самое страшное, когда к этому привыкаешь. Привыкаешь видеть, как один за другим уходят люди. Привыкаешь к мысли, что это нормально, что так надо, перестаешь удивляться, страдать и все происходящее воспринимаешь как должное, как твой удел и удел твоих товарищей.
Я знаю, что сразу сделаю, когда приеду домой. Я куплю бутылку водки, сяду в кресло, ноги положу на стол и буду пить: молча и без закуски… За тот, особенный удел немногих.
Мы въезжаем в город. Наверное, каждый в караване вздохнул облегченно, потому что в городе какая бы ни была, но все же власть, видимость порядка и безопасности. Даже регулировщик торчал на пятачке. Он увидел нас, взмахнул палочкой, наша грязная, провонявшая бензином колонна заполонила улицу. Народ следил за нами с осторожным любопытством, пацаны что-то кричали, а седые старцы, как всегда, не удостаивали взглядом. Они научились скрывать ненависть.
Мы проехали город, миновали шумные перекрестки, пустынные улочки и, наконец, остановились на окраине, на небольшой площади.
Солдаты повалились с брони, кто-то отливал тут же у колес, кто-то отправился за водой. Торопливо проплыл мимо нас афганский комбат, о чем-то стал говорить с начальником поста у дороги; потом появился Гулям, начал кричать, размахивать руками. Все это было скучным, и я отвернулся. И тут я увидел наших красавиц. Честное слово, они были прекрасными в новеньких, правда, слегка запыленный маскхалатах и панамах, выгнутых на ковбойский манер. А Танька еще закатала рукава и штанины и была похожа на удалую туристочку. Шли они, и ими любовался весь наш караван. Те, кто еще мочился, тут же убегали за колонну, даже афганцы беззастенчиво поедали глазами наших дам. Один из них открыл рот, да так и стоял.
– Мальчики, привет! – первой крикнула Танька. Она подошла ближе и расхохоталась: – Ой-е-ей, какие вы чумазые! Вы что, ползали?
– Ага, – мрачно отозвался я. – Ужинали при свечах, потом подул ветер, и в темноте мы никак не могли найти друг друга.
– Вы всю ночь разминировали дорогу? – быстро спросила Вика и сердито посмотрела на подругу.
– Вы уж простите нас за нетоварный вид. Пришлось потрудиться в ночную смену, – мрачно сказал Горелый.
– И много мин было? – испуганно спросила Вика.
Невдалеке прозвучал отчетливый мат.
– Хорош матюкаться! – Танька гневно обернулась.
– Калита, в чем дело? – Горелый тоже повернулся. Солдат держал за ухо мальчишку.
– Вот паскудыш, игрушку хотел нам приладить… – Так и не выпуская коричневое ухо паренька, Калита приблизился к нам. – Видели штучку?
Он протянул Горелому серый комок, похожий на засохшую глину. Девчонки недоуменно переглянулись. Егор повернул странный предмет другой стороной.
– Вот видите: здесь гладенько и магнитик есть. Прицепил на бензобак – и через некоторое время наблюдаешь фейерверк.
– Не успел прицепить? – спросил я.
– Не успел… Я смотрю, чего это он все вертится? Ну, дал ему полбуханки, сахару сунул. А он положил в сумку и не уходит.
Пацан громко ревел.
– Вот. А если б прицепил? Она же на неизвлекаемость установлена.
– Можно снять, трудно, но можно, – заметил Горелый. Он приложил ухо к мине и прислушался: – Тикает зараза. Калита, захвати накладной заряд, отойди подальше и подорви.
Гулям вырос будто из-под земли. Он всегда появлялся неожиданно:
– Что это?
– Мина… Бачонок хотел нас отоварить.
Гулям среагировал быстро: схватил пацана за грудки и наотмашь ударил по лицу. Из носа у мальчишки тут же потекла кровь.
– Ты чего, Гулям? – Я потянул его за рукав.
– Это душман. Маленький душман, – резко выкрикнул Гулям.
Он снова ударил мальчонку кулаком, и тот рухнул на землю.
– Прекрати, Гулям, – вмешался Горелый.
Девчонки стояли чуть поодаль. Татьяна скривилась, а Вика моргала и, кажется, готова была расплакаться.
– Он же еще ребенок!
– Он душман, – тихо и твердо сказал Гулям.
– Его послали взрослые, – с нажимом произнес Горелый. В голосе его проступил металл.
Гулям не ответил, а в руках у него появился пистолет. Вика завизжала, но в следующее мгновение Горелый быстрым движением выхватил у Гуляма оружие. Потом рывком схватил мальчишку за шиворот, поставил на ноги и звучно залепил ладонью под зад.
