– Поехали!
Иван выстрелил в переднее колесо, и оно с готовностью освободилось от воздуха. Лена выскочила мне навстречу: на лице – ужас. Представляю, что было написано на моем лице.
– Ты не убил его?! – c содроганием спросила она.
– Не знаю, – вымученно ответил я. Мне надо было отдышаться.
Она подошла к Борису и пристально посмотрела ему в лицо. Он зашевелился и, опираясь на руки, сел. Лена ничего не сказала и вернулась в машину.
– Так будет со всяким, кто покусится, – произнес я за нее.
Лена вытерла мне платочком кровь – как же приятно было прикосновение ее прохладных пальчиков!
Мы обогнали сидящего на асфальте Бориса и помчались в город. Лена прояснила, как ее обманули: сказали, что тяжело заболела мать, и сразу как бы между прочим сообщили, что одна машина едет в Тирасполь. А потом насильно привезли на дачу. Через несколько часов появился Борис и изобразил обезумевшего от страсти влюбленного. Но, как сказала Лена, фантазии хватило ненадолго, пылкие слова стали повторяться, и корчи прекратились.
– И представляете, этот болван решил, что меня можно купить! «Одену тебя как царицу! В шампанском искупаю!» Банщик нашелся.
Я оглянулся на Леночку – она сидела на заднем сиденье и уже не была такой гневно-решительной; синева под глазами выдавала усталость. Я подумал еще, что она хорошо держится, не хохочет там или бьется в страшных конвульсиях… И вот сглазил… Она закрыла лицо ладонями и расплакалась:
– Что они от меня хотят, что им нужно, сколько можно… приставать ко мне? Я не хочу… чтобы…
Я тут же изогнулся, повернув к ней свое страшное лицо Квазимоды, исхитрился поймать ее руку. Для успокоительного поглаживания. Допустимый интим в наших отношениях большего не позволял. Что нужно женщине – так это вовремя выраженное сочувствие. Может, с моей стороны оно было скорее машинальным, потому как мои расшатанные нервы нуждались в успокоительном бальзаме чьей-то доброй души.
– Он мне еще доллары в пачках показывал, хвастался. Дурак! – произнеся это, Лена вдруг успокоилась, вытерла слезы и улыбнулась. – Когда ты вошел, я не узнала тебя: лохматый, небритый, лицо побитое, синяки… А сейчас – еще и вторым слоем…
– Если не третьим, – сказал я, опробуя языком разбитую с внутренней стороны губу.
– Где тебя носило? – спросила она тоном законной супруги, и эту интонацию я воспринял с трепетом.
– В двух тюрьмах побывал.
– Ты шутишь? – Ленка, кажется, собиралась надуть губки. «Ага, самолюбивая», – подумал я и постарался, чтобы мой голос зазвучал серьезно и печально: – Увы, это правда, Лена. Когда-нибудь потом я все расскажу. Только не сегодня. Потому что мы должны отвезти тебя к маме, а до этого побывать в прокуратуре и оставить наши заявления.
– Все равно ему ничего не будет, – вздохнула Лена.
– Отмажется, – поддакнул молчавший до этого Ванюха.
– Посмотрим, – сказал я многозначительно. Когда у мужчины есть черная машина, верный оруженосец и молодая красавица на заднем сиденье – он чувствует себя увереннее.
Мы тормознулись у прокуратуры, я попросил Ваню не брать с собой автомат, а закрыть его в машине; вошли в кабинет помощника. Средних лет человек в очках явно имел устойчивые взгляды на жизнь. И на посетителей. Он смотрел из-за стекол не мигая и ничего не спрашивая. Я поведал ему суть дела, конечно, он любезно предложил нам чистую бумагу, и мы все втроем написали все, что сочли нужным.
– Вы обвиняете человека из охраны президента. Это слишком серьезно, – сказал он и, выдержав профессиональную пазу, добавил: – Хорошо, мы будем разбираться!
– Спасибо, – сказала Лена, – у меня от сердца отлегло.
Я попросил своих товарищей подождать в машине. Мне нужно было решить еще один вопрос. Пока помощник прокурора складывал бумаги, я осмотрелся. В стеклянном шкафу стояли неизменные тома сочинений В. И. Ленина. По углам громоздились сейфы, и портрет Ф. Э. Дзержинского как бы венчал их. «Да, – подумал я, – без Ленина пока еще туговато. Убрать синенькие тома, конечно, можно. Но вот кем заполнить зияющие пустоты в шкафах? Кто из ныне вещавших замахнется на это гигантское, поистине царское место? Кто восполнит опустошенные объемы наших голов, кто напоит их извилистые кладовые державной мудростью и светочем новой цели? Измельчали госмужи, да и в загранках черт-те чем занимаются… Поэтому и сидит до сих пор на полке дедушка, свесив ноги в детских ботиночках, и прищуривает хитро калмыцкий глаз».
– Вы что-то еще хотели? – Устойчивый взгляд наконец замер на моей фигуре.
– Меня интересует протокол досмотра оружия в батальоне подполковника Хоменко, который вы проводили вместе с капитаном Скоковым из отдела контрразведки.
– Почему это должно вас интересовать?
– Потому что дать ход этой бумаге меня просил покойный. Три дня назад Скокова забили до смерти в полиции. Я тоже был в той тюрьме и чудом сбежал…
– Ну и что вы хотите?
– Для начала выяснить, где эта бумага.
– Я вам официально заявляю, что это совершенно никчемный документ, кстати, проверка была сделана по инициативе контрразведки. А результатов – ноль… Я сомневаюсь, что этот протокол сохранился.
– Он мне нужен.
– Вы частное лицо и вообще не имеете права так ставить вопрос.
– Послушайте, – вскипел я. – Хоменко и его подручные самолично сдали Скокова опоновцам. Потом они так же сдали и меня! А вы делаете вид, что ни черта не происходит.
– Молодой человек…
– Я такой же молодой, как и ты!
– Я попрошу вас! Немедленно покиньте прокуратуру, а не то я вынужден буду дать санкцию на ваш арест!
– Напугал! – захохотал я. – Да вы тут ни черта не можете. Импотенты!
– Успокойтесь, – помощник снял очки, подслеповато глянул на меня и улыбнулся.
Его улыбка меня обезоружила. Чего я развоевался? Перед кем?
– Честное слово, вы похожи на сумасшедшего, – миролюбиво заметил он. – За один свой приход вы вывалили на меня сразу два непростых дела, связанных с непростыми людьми, влиятельными, в руках которых сила и связи. А сила в военное время – это основа. Вы думаете, мы тут ничего вокруг не видим? Видим и знаем. Но руки коротковаты. Это между нами. У нас штат, знаете, какой? Но не думайте, что мы тут… Президент поддерживает нас. Сигналы мы ваши рассмотрим, примем соответствующие меры. И протокол тот я постараюсь найти. А про то, как вас сдали, – тоже, пожалуйста, напишите.
– Спасибо, в другой раз.
– Как хотите. – Он протянул мне руку. Я вяло пожал ее и, кивая на синий монолитный ряд, заметил: – Кстати, товарищ Ленин однажды очень точно сказал: «Не надо обольщать себя неправдой. Это вредно».
По-моему, он уверился в том, что я сумасшедший, – одна рожа моя синюшная чего стоила!
