– А-а, – протянула Вика. – И как тебе у нас?
– Да в общем… приятно. Все так за Россию переживают. Даже трогательно.
Это прозвучало язвительно, и Костя ощутил некоторое напряжение, повисшее в воздухе после этой фразы.
– А ты не переживаешь? – спросила Вика.
– Конечно, конечно, – закивал Костя головой, – переживаю. Просто знаешь… у меня в школе все одноклассники курили. И бегали, чуть что, за школу посмолить. А я нет. Не люблю стада.
Костя печально цокнул языком и развел руками.
– Это ты к чему?
– К тому, что все переживают по-разному. А переживать хором я не умею.
– Зато радоваться хором, видимо, тебе нравится. Поэтому и пришел к Генычу.
«Ишь ты, колючая какая», – мысленно усмехнулся Костя. Но эта колючесть ему даже нравилась. Вероника была такой же.
– Но ведь и ты там была, – легко парировал он упрек.
– Я зашла по делу.
– Так ведь и я скорее из любопытства заскочил. Сама понимаешь, я уже в несколько иной возрастной категории, чтобы плясать как безумный. Впрочем, кажется, к этой категории я вообще никогда не принадлежал. На журфаке, помнится, у нас тоже какие-то идиотские тусовки были. Я никогда на них не ходил.
– Ты учился на журфаке? – спросила Вика, и Костя почувствовал, что ее голос потеплел.
– Был грех.
– Слушай, а на журфаке у вас случайно Кондратьев не преподавал?
– А ты откуда его знаешь?
Мир оказался тесен. И лед недоверия треснул. Вика училась на юрфаке. А Кондратьев, оказывается, преподавал на юрфаке латынь и одновременно английский язык у журналистов. Он был довольно разносторонним педагогом. Разговор от Кондратьева постепенно перешел к литературе, и Костя с удивлением отметил, что Вика для своего возраста и поколения довольно начитана. Кроме того, ее мнение не звучало «вдолбленным» кем-то со стороны. Она легко отстаивала свою позицию, даже если та шла вразрез с общепринятой. Вскоре он заметил, что, увлеченные разговором, они давным-давно стоят у Викиного дома. Оказалось, она жила на той же Щербинской, буквально через квартал от Костиного дома.
– Ладно, Кость, – сказала она, глянув на часы, – мне пора, ты извини. А то у меня с бобиком напряженные отношения, а мне сейчас совершенно не хочется с ней ругаться.
– А бобик – это кто? – удивился Костя.
– Бабушка.
После интеллектуального спора это детское определение бабушки как «бобика» его насмешило и тронуло. В этом было что-то подростковое. Да, собственно, почему бы и нет? Вике было на вид лет двадцать. Костя рассмеялся. Когда он смеялся искренне, смех у него был заразительный, и он это знал. Вика не удержалась и невольно рассмеялась в ответ.
– Ну а что? – сказала она, смущенно улыбаясь. – Бобик и есть бобик.
– Ладно, увидимся, – сказал Костя.
Вика улыбнулась и, махнув рукой, скрылась в подъезде. Костя набрал в грудь весеннего воздуха и медленно-медленно выпустил его. Алкоголь давно выветрился. Осталась только приподнятая ясность и щекочущий ноздри запах Викиных духов.
Погруженный в это легкое настроение, Костя не заметил, как добрел до своего дома, вошел в подъезд и шагнул в лифт. На том же автомате вышел из лифта, достал ключи и уже собрался было открыть квартиру, как вдруг на лестнице послышалось какое-то шарканье. Судя по тому, что оно приближалось, кто-то явно спускался на Костин этаж. Через секунду на ступеньках показался мужчина лет сорока в рубашке, трусах и домашних тапочках. В правой руке у него было пустое мусорное ведро. Заметив Костю, он вздрогнул и замер на лестнице, как будто не решаясь продолжить спуск.
– Добрый вечер, – кивнул он неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.
– Скорее ночь, – отозвался Костя. – А вы мусор всегда по ночам выбрасываете?
Мужчина нервно глянул на мусорное ведро, потом перевел взгляд на Костю.
– Ну, уж это как приходится, – сказал он и начал спускаться на площадку.
– А почему наверх ходите?
– А какая разница? – уже несколько увереннее усмехнулся сосед, – либо спускаешься, потом поднимаешься, либо поднимаешься, потом спускаешься. К тому же внизу вечно забит ковш этот чертов. А на восьмом всегда пусто. Там, похоже, никто не живет.
– Понятно. Значит, вы – мой сосед?
– Можно и так, – уклончиво ответил тот.
– А еще как можно? – засмеялся Костя.
– А можно так, что вы – мой сосед.
Косте, которого за сегодняшний вечер сильно утомили молодые беззаботные люди, сосед, с его скептическим и грустным выражением лица, вдруг показался первым нормальным человеком.
– Ну тогда давайте знакомиться, – сказал Костя, вытянув руку. – Константин.
Сосед посмотрел на руку, подумал и ответил рукопожатием.
– А я – Кроня. То есть Кирилл, – поспешно добавил он.
– Кроня или Кирилл?
– Кирилл, Кирилл. Я – русский. Просто Кроней родители называли, а по паспорту Кирилл... Я иногда...зачем менять... если... ну-у-у...
Сосед окончательно запутался в объяснениях и, кажется, был не рад тому, что начал поправляться.
– А вы давно здесь? – резко переменил он тему.
– Да вот недавно. Но я тут временно. Скорее всего.
– Ну и как вам? – осторожно спросил Кирилл.
– Вы про дом, про район или, может, еще про что?
Сосед усмехнулся.
– Я про обстановку нашу.
– А-а, – понимающе протянул Костя. – А что? Обстановка как обстановка. Чисто.
– Значит, нравится?
– А вам нет?
Этот вопрос почему-то испугал соседа, и он как-то странно и невнятно зажестикулировал, что можно было интерпретировать и как «Ну конечно, да» и как «Ну конечно, нет».
Эта двусмысленная жестикуляция Костю насторожила.
– А вы сами-то давно здесь?
– Я? Ну-у... В общем, да. Просто вернулся пару недель назад. В Казахстане был год. Я инженер вообще-то.
– За год здесь многое изменилось, – сказал Костя и выжидающе посмотрел на соседа.
– Это точно.
После этой фразы повисла пауза, и Костя почувствовал, что сосед прощупывает его точно так же, как и он соседа.
– Инженер, значит?
Сосед виновато кивнул.
– А я по военной линии, – решил не юлить Костя и тут же поспешно добавил: – Хотя мама преподавала русскую литературу.
Показалось Косте или нет, но на слове «русский» сосед как-то скривил губы и поморщился.
– А вообще-то, – вдруг добавил Костя, решив напоследок пробить брешь в обороне противника, – странная тут обстановка у вас.
