– Это ты к чему? – прищурился Разбирин.
– Да к тому, что большинству в этом районе, если не сказать всем, очень неплохо живется.
– И что?
– Ничего, – пожал плечами Костя и поправил сумку на плече. – У нас же демократия, власть народа… то есть большинства.
Он усмехнулся и, отвернувшись, зашагал прочь по хрустящей грунтовой дорожке.
XXIX
– Константин… э-э-э…
Костя вздрогнул и обернулся.
По школьному коридору к нему переваливающейся утиной походкой неспешно шла Ленкина учительница.
Помогать ей с собственным отчеством почему-то не хотелось.
– Да? – спросил он, все еще находясь в дверях – Лена уже выбежала во двор и там ждала Костю.
Учительница медленно подошла ближе.
– У вас есть минутка?
– Ну… в общем, да.
Он выглянул на улицу. Ленка прыгала по расчерченному мелом асфальту.
– Никуда не уходи, я сейчас! – крикнул Костя.
Та кивнула, продолжая самозабвенно прыгать.
– Я вас слушаю, – сказал он, отпустив дверь и обернувшись.
– Видите ли, – сказал учительница с напускной озабоченностью на лице, – я хотела поговорить по поводу Леночки.
Кажется, она даже печально качнула головой.
– Что-то случилось? – забеспокоился Костя.
– Нет-нет, не волнуйтесь. Мне просто кажется, что вы… ну-у-у… недостаточное, что ли, уделяете внимание ее воспитанию.
– В каком смысле? – удивился Костя – внимания он Лене уделял не то чтоб очень много, но уж побольше, чем некоторые родители. Ему только ужасно не понравилось слово «воспитание» – от него веяло чем-то замшело-совковым.
– Понимаете, я рассказывала детям о татаро-монгольском иге… – продолжила учительница. – О том, как Россия сбросила с себя это иго, потому что русские – дружелюбный, терпеливый, честный, но все-таки свободолюбивый народ.
Всем своим видом учительница показывала, как ей неловко говорить все это взрослому человеку, словно она стыдится чего-то.
– Ну и?..
– А сегодня меня Лена спрашивает, почему же тогда триста лет русские терпели, понимаете? Что же за такой терпеливый народ, что целых триста лет терпел?
Костя мысленно чертыхнулся: «Ну что ж Ленка за трепло такое!»
Но вслух вежливо спросил:
– И почему же?
Учительница, кажется, слегка растерялась, но быстро собралась и даже нахмурила брови.
– А-а… вы тоже хотите знать?
– Да нет, я как-то в истории не силен, просто пытаюсь понять, что вас смутило в этом вопросе.
Костя старался держаться дружелюбно, хотя почему-то чувствовал к этой немолодой полной женщине ужасную неприязнь.
– Ну-у… видите ли, я объяснила, что правда, увы, не всегда на стороне силы и что были времена в России, когда она была не так сильна, как в двадцатом веке или сейчас. Это естественно. А тогда она меня спрашивает: «Значит, было время, когда русские были слабыми и трусливыми?» Вы понимаете?
– Не очень, – нахмурившись, сказал Костя. Он действительно не понимал – пока проблем в логике он не видел. Тем более, что это была его логика, вложенная в уста младенца.
– Ну хорошо, – словно переходя от лирического вступления к главному сюжету, продолжила учительница. – Потом я рассказывала о подвигах русских воинов, приводила примеры, говорила о том, как наши солдаты совершали подвиги, бросались на доты, направляли горящие самолеты на врагов, хотя могли бы выпрыгнуть с парашютом. А Леночка спросила, зачем бросаться на доты. Зачем умирать за свою страну? Я, конечно, ей объяснила, что раз страна тебя растит, кормит, поит.
Костя посмотрел на шевелящийся двойной подбородок учительницы и ее пухлые лоснящиеся губы и подумал, что слова «кормит» и «поит» как-то особенно удачно сочетаются с ее полным сытым лицом.
– ...то и защищать свою страну, не жалея жизни, – наш долг. А она говорит, что ее кормит и поит папа, а умирать за страну она почему-то не хочет.
– Да? – задумчиво почесал переносицу Костя, слегка опустив голову, чтобы учительница не увидела его невольную улыбку.
– Понимаете, мы говорили о разных народах, какие у них отличительные особенности. И перешли к нашему великому народу. Все по очереди говорили, что мы – умные, что мы – смелые, самые патриотичные, что русские умеют дружить, что русские умеют думать. А Леночка сказала, что русские много пьют. Вы понимаете?
Последнее учительница произнесла почти интимным шепотом. Так, наверное, в сталинские времена произносили что-нибудь типа «ваш сын сказал, что Ленин был умнее Сталина».
– Пьют, говорите? – покачал головой Костя, продолжая смотреть куда-то вниз. Затем он поднял голову, предварительно стерев улыбку с лица. – Но это, в общем, правда.
В ту же секунду лицо учительницы изменилось до неузнаваемости. Еще недавно она была сама доброжелательность – теперь на Костю смотрел его заклятый враг.
– Простите, но мне кажется, теперь я понимаю, откуда все это берется, – сказала та глубоко оскорбленным тоном. – Видимо, рассчитывать на вашу помощь в воспитании ребенка бессмысленно.
Гордо вскинув голову, она развернулась и пошла прочь.
Костя посмотрел ей вслед. Он попытался прикинуть, мог ли он как-то изменить ход беседы и понял, что не мог – для этого ему надо было преодолеть слишком многое в себе. В частности свою неприязнь ко всем этим высокопарным словам о России и воспитании.
К квартире они подошли втроем: Костя, Лена и Вика, которую они встретили по дороге. Она честно призналась, что поджидала их. Костя слегка удивился, но выяснять, почему и зачем, не стал. Радостно было уже то, что Ленка дружелюбно поприветствовала Вику, точно старую знакомую. Да и сам он был рад.
Несмотря на погружение в совершенно иную реальность, требующее много времени и внимания, мысли о Веронике изредка (хотя и все реже) затягивали его в вязкое болото воспоминаний и переживаний. Сначала он сопротивлялся Викиному присутствию в своей жизни, считая это предательством по отношению к погибшей жене. Но сейчас он хватался за Вику, как падающий в пропасть хватается за воздух. И уже как-то само собой вышло, что так они и дошли до двери квартиры втроем. Теперь уже было бы просто невежливо не впустить ее в дом.
– Вот так я напросилась в гости, – засмеялась Вика, проходя в квартиру.
– А мы только рады, – сказал Костя, подмигнув Лене.
Та проигнорировала папино подмигивание, скинула одежду и быстро натянула на ноги тапочки-слоники.
– Пойдем, – потянула она вдруг Вику за рукав, – я тебе мою комнату покажу.
– Ну пошли, – засмеялась Вика.
