Воспользовавшись смятением солдат, Губа молнией метнулся к ближайшему плетню с воплем: «Шухер, пацаны! Тикаем!» Сиганул через изгородь и исчез.
– Вперед! – зычно выкрикнул Криницын и побежал за Губой.
Солдаты, ощерившись винтовками, рванули за командиром.
В это время на другом конце улицы появился запыхавшийся Рельса, который уже понял, что дело – швах. Сначала метнулся в сторону комендатуры, чтобы предупредить Шныря, но, увидав бегущих к комендатуре солдат во главе с Захарченко, передумал – «самому когти надо рвать, а не людей поднимать». Он побежал огородами, не разбирая дороги и путаясь в густой сорной траве, но через пару минут наткнулся на солдат. Четверых ему удалось уложить на месте автоматной очередью, но пятый метким выстрелом попал Рельсе в шею, и тот рухнул оземь, забившись в предсмертной агонии.
В этот момент в деревню ворвались партизаны. Стрельба в деревне и крик Губы только подстегнули их. Они посчитали, что их просто засекли и теперь пытаются поднять тревогу.
Шнырь, как и большинство уголовников, спал чутко, поэтому, услышав первые выстрелы, тут же вскочил и принялся натягивать штаны. В эту секунду подкравшийся к комендатуре Захарченко, наконец, исполнил свою заветную мечту и метнул гранату во двор. Раздался оглушительный взрыв, и стоявший у крыльца мотоцикл, подхваченный взрывной волной, подпрыгнул и завалился набок. В доме высадило окна, обдав пригнувшегося Шныря осколочным дождем. Помидор с Лешим даже крикнуть не успели – Помидору взметнувшийся камень разоротил череп, а контуженный взрывом и ослепший от впившейся в лицо земли Леший принялся беспорядочно палить по забору из пистолета. Но через пару секунд и его уложила пуля меткого Захарченко. Выждав пару секунд, пока утихнет стрельба, Шнырь схватил пистолет, пару гранат и полез в окно.
Тем временем отряд Трофимова пробежал по главной улице мимо телеграфного столба. У дома Клима они наткнулись на солдат во главе с Захарченко. Эта встреча все и решила. Трофимов, увидев советских солдат, растерялся. Растерялись и солдаты, увидев гражданских с оружием. Тут бы и замереть им и разобраться в ситуации, но Захарченко, повернув голову, встретился глазами с Кузьминым. Бывшие разведчики мгновенно узнали друг друга.
– Вот он, гад! – заорал Захарченко и принялся палить по партизанам. Те бросились врассыпную. После чего ответили из-за кустов, оград и плетней таким же беспорядочным огнем.
– Это ж наши, – удивлялся Трофимов, продолжая, однако, выискивать глазами наиболее нерасторопные мишени.
– А чего по нам палят, раз наши? – возмутился Кузьмин. И, подумав, добавил: – Нет, не наши это. Перебежчики. Оттого и в форме нашенской. Точно говорю. Дезертиры-предатели.
Между партизанами и красноармейцами завязалась такая отчаянная перестрелка, что выпрыгнуший из дома Шнырь заметался, не зная, куда бежать. Решил уходить огородами. Но у плетня на заднем дворе нарвался на солдат под командованием лейтенанта Мухи, которые затем и обходили дом, чтобы отрезать отходные пути. Недолго думая, Шнырь швырнул обе гранаты и тут же побежал, пригибаясь и на ходу подтягивая брюки, в обратном направлении, в сторону улицы. За спиной один за одним шарахнули взрывы. Но, видимо, положило не всех, поскольку за спиной тут же раздались хлопки винтовочных выстрелов. На улице же в это время продолжалась кровопролитная перестрелка между партизанами и солдатами. Шнырь решил, что сумеет проскочить, но ошибся. Едва он выскочил за калитку, как его фигура привлекла внимание как первых, так и вторых. Шквальный огонь обрушился на уголовника, и, изрешеченный пулями, он повис на заборе, не успев даже охнуть. Затем медленно сполз на землю, шкрябая небритой щекой по заусеницам крашеного дерева. Но был еще жив, потому что тихо пропел шепотом себе под нос:
– В далекий край товарищ у…
И затих.
– Положат нас тут! – крикнул Трофимов Кантюкову, но тот только чертыхнулся, продолжая отстреливаться.
– Слышь, начальство, – обернулся к командиру Кузьмин. – Если выживешь, передай Оле, что я ее люблю.
– Да передам, передам, – отмахнулся Трофимов. – Дай выжить сначала.
– А вы сразу воон туда рвите, – сказал Кузьмин, мотнув головой в сторону большого куста сирени, – там тропинка, авось к лесу выведет.
– Это ты к чему?! – удивился командир.
– Беру огонь на себя! – неожиданно завопил Кузьмин и, прежде чем Трофимов успел остановить его, побежал, хромая, по улице.
Красноармейцы стали палить по движущейся мишени, но Кузьмин, несмотря на хромоту, так резво прыгал из стороны в сторону и припадал к земле, что пули, казалось, никак не могли разгадать логику его хаотичных движений.
Трофимов немедленно отдал приказ отступать к указанному кусту. Сам побежал последним, прикрывая собой остальных. Но не добежав до куста, почувствовал, как в спину впилась пуля, и рухнул, раскинув руки и подминая под себя ветки давно отцветшей сирени. Словно пытался то ли обнять этот куст, то ли собрать самый большой букет в мире.
Кузьмин тем временем пробежал вниз по улице и спрятался за киношную «эмку». Оттуда и принялся палить по солдатам, стараясь попасть в ненавистного Захарченко, который, заметив убегающего Кузьмина, рванул следом, поведя за собой несколько солдат. Пользуясь прикрытием, Кузьмину удалось уложить пару красноармейцев, но длинная очередь невесть откуда взявшегося пулемета прошила по диагонали лакированный корпус автомобиля, и Кузьмин был вынужден пригнуться, дожидаясь удобного момента для дальнейших действий. Только сейчас он заметил, что вчерашняя рана открылась и повязка давно сочится кровью. Но до нее ли было теперь? Кузьмин приготовился сигануть через забор, но выскочивший откуда ни возьмись Кулема, который до этого метался по деревне безо всякой цели, паля спросонья направо и налево, заметил спрятавшегося Кузьмина и точным выстрелом уложил тракториста. Кузьмин застонал и, извернувшись в неестественной позе, замер. Но и на Кулему тут же обрушился огонь. Поняв, что машина – единственное укрытие, Кулема рванул к мертвому Кузьмину, спрятался за капот и оттуда швырнул гранату в красноармейцев во главе с Захарченко. Дождавшись разрыва, выскочил из укрытия и метнулся вниз по улице, не оборачиваясь. Впрочем, оборачиваться было необязательно – взрыв гранаты разметал солдат, как костяшки домино. Дольше всех протянул Захарченко, который несколько раз пытался приподняться, но каждый раз шмякался ладонями о землю. Оглушенный взрывом бедняга никак не мог сообразить, что у него перебиты обе ноги и встать он физически не может. Бросив бесплодные попытки подняться, Захарченко просто пополз в сторону, вытирая животом дорожную пыль. Однако двое уголовников, Паровоз и Жук, которые в тот момент прятались за бочкой с дождевой водой во дворе дома напротив, испугались, что Захарченко ползет к ним и несколькими выстрелами добили его. После чего решили не испытывать судьбу и понеслись через дворы, не разбирая дороги.
Кулема тем временем вылетел к дому Серафимы, где наткнулся на четверых красноармейцев. В результате короткой перестрелки ему удалось уложить троих, но четвертый навалился на Кулему всеми мускулами своего могучего тела, и они покатились по пыльной дороге, сплетясь в рукопашной. Кулема несколько раз пырнул противника ножом, но тот оказался настолько силен здоровьем, что продолжал душить Кулему до последнего. Наконец, лицо Кулемы посинело, и он, разжав пальцы на рукоятке ножа и прошипев напоследок «ссссука!», испустил дух. Заметив, что враг мертв, солдат хотел было отоваться от трупа, но захлебнулся от внутреннего кровотечения и потерял сознание. Так и умер в объятиях Кулемы.
