– С распасовками понятно. Тут их можно
переиграть. А как быть с одиночными выходами? Можно же прорваться к дракону и в
одиночку, спрятав мяч под плащом, – сказала Таня.
Соловей одобрительно хмыкнул.
– Я ждал, что кто-то об этом спросит. На
это невидимки и делают ставку, если проваливают тактические построения. У них
отличные нападающие, среди которых лучший, безусловно, Гурий Пуппер. Про него
говорят, что он может незамеченным заползти даже в драконью ноздрю. Надеюсь,
что группа защиты Гоярына будет работать слажено. Не давайте ему слишком часто
разевать рот! Не отлетайте далеко от его головы! Пусть больше перемещается и
бьет наугад короткими струями.
Соловей внушительно поднял лохматую бровь,
помолчал и уже гораздо мягче добавил:
– Сердце подсказывает мне, что матч
предстоит сложный. Такого у вас не было никогда. Будьте готовы к чему угодно.
Потом Таня много раз вспоминала эти слова.
Вдруг Соловей знал все заранее? Хотя откуда он
мог знать? Ведь даже о похищении Гуго Хитрого она никому не рассказала.
* * *
Таня вошла в комнату и застыла на пороге.
Черные Шторы, прочно завязанные в узел, возмущенно подрагивали, хрюкали, но
самостоятельно освободиться не могли. Скелет Паж с надвинутой на глаза шляпой,
мешающей ему подсматривать, сидел в углу на старом чемодане и обиженно щелкал
зубами.
– Паж, не действуй мне на нервы! Я старая
больная женщина! В шкаф загоню! – не оборачиваясь, крикнула ему Гробыня.
«Старая больная женщина» на животе лежала на
своей вызывающей кровати в форме перевернутого гроба и, подложив под подбородок
подушку-сердечко, что-то с интересом читала. Вначале Таня была уверена, что это
комиксы или журнал экстремальной моды, но, приглядевшись, поняла, что это
толстая книга в кожаном переплете. Со страниц книги тянуло копчеными летучими
мышами и дурман-травой в невероятном сочетании с незабудками.
На корешке крупными буквами значилось:
«КАК СТАТЬ НЕОТРАЗИМОЙ. 500 ЗЕЛИЙ И ПРИВОРОТОВ
ОТ КЛЕОПАТРЫ ЕГИПЕТСКОЙ».
Судя по древности книги, она находилась в
закрытом фонде. Наверняка Гробыне пришлось выпрашивать её у библиотечного
джинна.
– Что, проблемы с личным обаянием? Своими
силами уже никак? – насмешливо поинтересовалась Таня.
– Отвянь, сиротка! – огрызнулась
Гробыня. Она была занята. Воевать прямо сейчас ей не хотелось.
– А министерством здравоохмурения эти
рецептики одобрены? Как там насчет побочных действий? Бакенбарды не вырастут? А
ослиные уши? – уточнила Таня.
– У Клеопатры же не выросли, –
буркнула Гробыня.
– А ты её уши видела? –
поинтересовалась Таня. – А не видела, так у Ягге спроси. Говорят, они с
Клеопатрой в молодости были подругами. Довольно долго дружили, пока не
поссорились из-за одного шустрого лопухоида. Его довольно быстро пристукнули
свои же. Антоний, кажется, его звали. Так вот, Ягге утверждает, что Клеопатре
её привороты капитально аукнулись.
Склепова раздраженно швырнула в Таню подушкой
и снова уткнулась в книгу.
– Мерси за совет, Гроттерша! Я же не
дура, чтобы сама всякую гадость глотать. Лучше я придумаю, как напоить ею
Гурия, – заявила она.
«Несчастненький Пуппер! Угробит она его своими
зельями. Хоть бы на Гломове, что ли, сперва испытала», – подумала Таня,
забираясь под одеяло.
* * *
Она давно уже спала, как спала и полная
роковых замыслов Гробыня, по-злодейски сладко посапывавшая на своих «500
зельях», как вдруг забытая на столе свеча вначале вспыхнула, а затем погасла.
Робкий скелет затрясся от ужаса. Черные Шторы отразили что-то совсем уж
невероятное и опали.
Нечто незримое и неосязаемое метнулось сперва
к Гробыне, а затем к Тане, но, в обоих случаях наткнувшись на магическую
накидку, вынуждено было отступить. Дух взревел от бессильной злобы. Вылетая из
комнаты, он коснулся Черных Штор. Те вспузырились и на миг высветили
единственное слово:
«СКОРО!»
Той же ночью Тане привиделся кошмарный сон,
превосходящий ужасом весь сериал вещих снов Веры Павловны, Снилось Тане, будто
навстречу ей по темному коридору не то идут, не то плывут Гурий Пуппер, Гиви
Поффер, Муся Броттер, Альфонс Доттер и даже какая-то напористая девица Оля
Броддер, стриженная коротко, под мальчика. И каждый из них кричит: «Тебя нет!
Ты не существуешь! Ты жалкая копия! Настоящие мы!» За ними же из тьмы, управляя
ими, точно марионетками, зорко следит фигура, завернутая в плащ.
Таня проснулась среди ночи в холодном поту.
Свесив ноги, она сидела на кровати и долго всматривалась в темноту. В комнате
был такой мрак, что девочка некоторое время со страхом размышляла, не ослепла
ли она. Наконец она поднесла руку к самым глазам и, различив смутное белое
пятно ладони, успокоилась.
Глава 10
Роковая трещина
Накануне матча с невидимками весь Тибидохс
высыпал на стены встречать гостей. Пожизненно-посмертный глава школы академик
Сарданапал дружелюбно улыбался всем с преподавательского балкончика и жмурился
на солнце, как сытый кот. Рядом, явно беседуя о чем-то приятном, стояли
Тарарах, Зубодериха и Медузия Горгонова. Соловей О. Разбойник то и дело бросал
озабоченные взгляды на свою команду, желая, чтобы она выглядела как можно
достойнее.
Заметив это, Горыня незаметно подтолкнул Усыню
плечом:
– Посмотри на этого тренера! Он просто
как курица-наседка со своей командой! Того и гляди закудахтает! Ну какой он
Соловей! Может, переименуем его в «Пеструшка О. Разбойник?»
Братья-вышибалы громко заржали.
Соловей, стоявший гораздо выше богатырей, на
стене, явно ничего не мог расслышать. Он даже не обернулся, но внезапно под
правым глазом у Горыни сам собой возник здоровенный фонарь. Ругая вездесущих
магов, Горыня схватился за глаз.
Усыня и Дубыня снова захохотали, на этот раз
уже над незадачливым братцем.
В тот день, казалось, никому нельзя было
испортить настроение. Даже неудобные магические накидки особенно не мешали,
разве что Гломову, громыхавшему ржавыми доспехами.
Не в духе пребывал только Поклеп Поклепыч,
Зажав под мышкой свиток с речью, завуч прохаживался по стене и бросал ревнивые
взгляды на джинна Абдуллу. Особенно Поклепа раздражало, что по расплывчатой, в
самом буквальном смысле ускользающей физиономии библиотечного джинна невозможно
было определить, подготовил он приветственную поэму или нет. Хитро
подмигивающие глазки конкурента переползали на подбородок, а слившийся с ухом
рот язвительно улыбался.
