— Без проблем.
Я был уверен в обратном. Наша маленькая взаимная сделка вряд ли найдет отражение в регистрационной книге. Тех, кого некоторые называют «белой швалью»,
[30]
Кев обычно называл «солью земли»; может, до них все доходит не сразу, но деньги — это деньги на любом языке.
— Телефон мы вам отключать не будем, — улыбнулся он.
Я разыграл благодарного британца и зарегистрировался, после чего мы с Келли потащились вверх по бетонной лестнице.
Келли помедлила на пороге, потом обернулась ко мне и сказала:
— Ник, я хочу видеть маму. Когда я смогу поехать домой?
Черт, только не это. Я больше всего на свете хотел бы, чтобы она могла встретиться с мамой. Одной проблемой было бы меньше.
— Теперь уже скоро, Келли, — сказал я. — Сейчас принесу чего-нибудь поесть, ладно?
— Ладно.
Я лег на кровать и стал думать, что делать дальше.
— Ник?
— Да? — ответил я, глядя в потолок.
— Можно посмотреть телевизор?
Слава богу.
Я дотянулся до пульта и быстро пробежался по каналам, проверяя, нет ли где-нибудь опять новостей с нашим участием. Найдя «Никельодеон», я остановился на нем.
Решение было принято.
— Я выйду, куплю нам что-нибудь поесть, — сказал я, сосредоточившись на одном из вариантов, который оставался открытым. — Ты побудь здесь, как раньше. Я повешу на дверь табличку «Не беспокоить», а ты будь внимательна и не открывай посторонним. Ясно?
Келли кивнула.
Телефонная будка стояла рядом с корейской продуктовой лавкой. Все еще моросило; переходя дорогу, я прислушивался к шороху автомобильных покрышек по мокрому асфальту.
Бросив в автомат пару четвертаков, я набрал номер.
— Добрый вечер. Посольство Великобритании. Чем могу помочь?
— Я хотел бы поговорить с военным атташе.
— Как вас представить?
— Моя фамилия Стэмфорд.
А катись оно все, терять мне было нечего.
— Спасибо. Минутку, пожалуйста.
Почти сразу в трубке раздался голос человека, не склонного шутить:
— Стэмфорд?
— Да.
— Подождите.
Раздался продолжительный гудок, и я решил, что меня снова отключили. Но через тридцать секунд услышал голос Симмондса. Должно быть, мой звонок передали в Лондон. Как всегда невозмутимо, он сказал:
— Похоже, ты угодил в беду.
— Беда не то слово.
Изменив голос, я рассказал ему все, что случилось после моего последнего звонка.
Симмондс выслушал меня, не прерывая, затем сказал:
— Пожалуй, я мало что смогу сделать. Ты должен понимать, в какое положение меня поставил. — Я бы сказал, что он зол на меня до чертиков. — Тебе сказали немедленно возвращаться. Ты не повиновался приказу. Тебе не следовало ездить к нему, сам знаешь.
Он по-прежнему говорил спокойно, но я знал, что под показной невозмутимостью в нем все кипит.
Я почти воочию представлял его за столом, в мятой рубашке и мешковатых вельветовых брюках; рядом — семейная фотография и, возможно, пасхальные яйца для семьи, и еще — стопка факсов из Вашингтона с пометкой «сверхсрочно», к которым надо было отнестись с полным вниманием.
— Это никак не влияет на ситуацию, в которую я могу вас поставить, — ответил я. — Я раздобыл материал, узнав о котором вам очень не захочется быть похожим на англичанина. И я разнесу его повсюду. Это не блеф. Мне нужна помощь, чтобы выбраться из этого дерьма, и немедленно.
Наступила пауза: терпеливый отец ожидал, пока угомонится его вздорное дитя.
— Боюсь, твое положение весьма хрупкое, — сказал Симмондс. — Я ничего не могу сделать до тех пор, пока ты не представишь хоть какое-то доказательство своей непричастности. Предлагаю приложить все усилия, чтобы обнаружить, что произошло и почему, тогда мы сможем поговорить, и, возможно, я буду в состоянии оказать тебе помощь. Ну что, согласен? Ты можешь исполнить свою угрозу, но лично я бы не советовал.
Я почувствовал, как его рука все крепче сжимает мои яйца. Поддадутся они на мой блеф или нет, остаток жизни мне придется провести в бегах. Контора не любит, когда на нее оказывают силовое давление.
— У меня нет выбора, не так ли?
— Я рад, что теперь ты смотришь на вещи правильно. Сообщай о своих находках.
Телефон умолк.
Путаные мысли стремительно проносились у меня в голове, пока я шел в лавку. Я купил флакон краски для волос, двенадцать флаконов ополаскивателя и триммер.
[31]
А заодно — полный набор для бритья и ванной, потому что парочка обтрепанных бродяг в Вашингтоне долго не продержалась бы. Потом я добавил в корзину несколько бутылок кока-колы из холодильника, яблоки и выпечку.
Я не смог найти «Микки Ди», и пришлось зайти в «Бургер кинг». Там я купил две мега-порции и вернулся в отель.
Я постучался в дверь, а потом открыл ее.
— Угадай, что я принес? Бургеры, жаркое, яблочный пирог, горячий шоколад…
У стены возле окна стоял маленький круглый столик. Магазинные пакеты полетели на кровать, и я вывалил бургеры на столик эффектным жестом охотника, возвратившегося с богатой добычей. Соорудив из пакетов скатерть, я положил на нее жаркое, открыл соус, и мы оба принялись жадно есть. Келли, должно быть, изголодалась.
Я подождал, пока она набьет рот бургером.
— Слушай, Келли, ты ведь, наверное, знаешь, как взрослые девочки красят волосы, стригутся, ну и всякое такое? Можешь попробовать.
Она выслушала это без особого интереса.
— Как думаешь — темно-каштановый?
Келли пожала плечами.
Я хотел покончить с этим, пока до нее окончательно не дойдет, что происходит. Когда она управилась с горячим яблочным пирогом, я без промедления отвел ее в ванную и заставил снять рубашку. Проверив температуру воды, я наклонил ее над ванной, быстро смочил волосы, затем вытер их полотенцем и расчесал. Потом, как бог на душу положит, принялся орудовать триммером. С большим запозданием я понял, что он, скорее всего, предназначен для стрижки бород; в общем, когда я закончил, волосы Келли выглядели хуже не придумаешь. Чем больше я старался исправить свои ошибки, тем короче они становились. Скоро они уже не доставали до воротника.
Когда я изучал флакон красителя, стараясь разобраться в инструкции, Келли спросила:
— Ник?
Я все еще продолжал читать наклейку на флаконе и надеялся, что не превращу ее волосы в рыжий гриб-дождевик.
