Мы старались изо всех сил понять, о чем говорит Пит, но уже пятнадцати минут напряжения оказывалось слишком много. Кто-то задал ему совершенно безобидный вопрос, но Пит так завелся, что стал говорить еще быстрее. Посыпались новые вопросы, и порочный круг замкнулся. В конце концов мы решили между собой, что если рюкзак со снаряжением собран удобно, то он и останется удобным. Мы не собирались отрабатывать приемы еды и питья, которые демонстрировал нам Пит, потому что в этом случае нам не нужно было отрабатывать приемы хождения в сортир по большой и по малой нужде — а это уже было слишком сложно для таких, как мы. В конце концов Пит заявил нам, когда занятие превратилось в полный хаос, что в его жизни этот день выдался не самым плодотворным — или что-то в таком духе.
Нам выдали авиационные очки-«консервы», и мы насладились мгновениями в духе рекламы знаменитых очков «Фостер Грант», поджидая у ангара кого-нибудь, а затем выскакивая из засады с очками на глазах, как в телевизионных роликах.
Еще нас заставляли принимать таблетки, которые якобы должны были защищать от нервно-паралитических веществ, однако вскоре мы наотрез от них отказались, поскольку прошел слух, что они делают мужчин импотентами.
— Брехня, — заверил нас через пару дней старшина. — Я только что отоварился с помощью правой руки.
Мы смотрели выпуски новостей Си-эн-эн и обсуждали различные сценарии развития событий.
По нашим прикидкам, операции, в которых нас собирались использовать, не должны были иметь четких параметров. Разумеется, из этого вовсе не следовало, что мы могли просто разгуливать за линией фронта и взрывать линии электропередачи и вообще все, что нам вздумается. Мы являемся частью стратегического назначения, поэтому наши действия на территории, занятой противником, могут иметь серьезные последствия. Так, к примеру, если мы увидим нефтепровод и взорвем его, просто так, твою мать, из вредности, тем самым, возможно, мы втянем в войну Иорданию: оказывается, союзники обещали Иордании не трогать этот нефтепровод, ведущий из Багдада в Амман, чтобы она получала нефть без перебоев. Так что если мы увидим какую-нибудь цель, сначала нам нужно будет получить разрешение разобраться с нею. Только так мы сможем нанести максимальный ущерб иракской военной машине, при этом не навредив политическим и стратегическим соображениям.
Мы гадали, убьют ли нас иракцы, если мы попадем к ним в плен? Конечно, будет плохо, если убьют. Причем хорошо бы они сделали это быстро — а в противном случае нам придется постараться любыми средствами их поторопить.
Будут ли нас насиловать? Мужчины-арабы относятся друг к другу очень тепло — держатся за руки и все такое. Разумеется, все дело в том жарком климате, в котором они живут; из этого вовсе не следует, что они все до одного гомики, но все же вопрос остается. Меня это не особенно беспокоило, потому что даже если меня и оттрахают, я никому об этом не скажу. Единственный сценарий, от которого меня прошибал горячий пот, заключался в том, что мне отрежут яйца. Это будет совсем нехорошо. Так что если ублюдки разденут и свяжут меня и начнут точить ножи, я сделаю все возможное, чтобы вынудить их просто перерезать мне горло.
Умереть я не боялся. К своей службе в полку я всегда относился так: раз я каждый месяц получаю жалованье, я инструмент, которым могут воспользоваться в любую минуту, — так что жаловаться нечего. Наш полк постоянно теряет людей — и такой исход нельзя сбрасывать со счетов. В конце концов жизнь каждого солдата застрахована, хотя в то время только у компании «Икуити энд ло» хватало духа страховать бойцов SAS, не задирая до небес страховую премию. Каждый солдат написал письма, которые вручат родным и близким, если он сыграет в ящик. Лично я написал четыре письма и оставил их своему товарищу, по имени Ино. В одном, для моих родителей, говорилось: «Спасибо за то, что воспитали меня. Понимаю, вам пришлось нелегко, но на детство свое я пожаловаться не могу. Не переживайте о моей смерти; что случилось, то и случилось». В другом, для Джилли, было: «Не лей слезы — получи деньги и весело погуляй на них. PS: 500 фунтов тебе на то, чтобы ты сходила на следующую вечеринку нашей роты и от души оторвалась на ней. PPS: Я тебя люблю». Еще одно письмо было для маленькой Кэти, которое Ино должен был ей передать, когда она вырастет, и в нем говорилось: «Я всегда тебя любил и всегда буду любить». В письме самому Ино, которому предстояло стать моим душеприказчиком, говорилось: «Козел, если ты что-нибудь напортачишь, я явлюсь с того света и буду тебя донимать».
Как-то вечером часов в семь меня и Винса, еще одного командира отделения, вызвали к командиру роты. Тот пил чай с ротным старшиной.
— У нас есть для вас одна задача, — сказал командир, протягивая нам по кружке чая. — Будете работать вместе. Командиром будет Энди, Винс у него зам. Совещание завтра утром в 8.00. Жду вас здесь. Обязательно предупредите своих людей. Пару дней можете еще отдыхать спокойно.
Моих ребят эта новость обрадовала. Помимо всего прочего, это означало конец нервотрепки бесконечного стояния в очередях к единственным двум имеющимся в наличии раковинам и двум очкам в сортире. В полевой обстановке запах чистой одежды и чистого тела может спугнуть живность, что, в свою очередь, выдаст местонахождение солдата, поэтому за два дня перед выступлением нужно прекращать мыться и заботиться о том, чтобы вся одежда была ношеной.
Ребята разошлись кто куда, а я отправился смотреть последний выпуск новостей Си-эн-эн. Несколько иракских «СКАДов» упало на Тель-Авив, ранив по крайней мере двадцать четыре человека из числа мирных жителей. Ракеты попали в жилые кварталы, и я, глядя на кадры с многоквартирными башнями и детьми в пижамах, внезапно вспомнил Пекхэм и свое собственное детство. В ту ночь, положив голову на подушку, я как-то незаметно для себя стал вспоминать все свои старые призраки, думать о своих родителях и еще о многом том, о чем я уже очень давно не думал.
ГЛАВА 2
Свою родную мать я не знал, хотя мне всегда хотелось думать, что кто бы она ни была, мне она хотела лучшего: колыбелька-переноска, в которой мать оставила меня на крыльце больницы «Гайз», была куплена в дорогом магазине «Хэрродс».
Моими опекунами была семейная пара из Пекхэма, района в Южном Лондоне; когда мне исполнилось два года, они надлежащим образом оформили усыновление. Наверное, по мере того, как я рос, они все чаще жалели об этом поступке. Когда мне стукнуло пятнадцать с половиной, я окончательно бросил школу и пошел работать грузчиком в одну компанию в Брикстоне. И до того в течение последнего года я прогуливал по два-три дня в неделю. Так что вместо подготовки к аттестату зрелости я зимой развозил уголь, а летом — коктейли навынос из баров. Перейдя на полную рабочую неделю, я стал зашибать по восемь фунтов в день, что в 1975 году было серьезными деньгами. Имея вечером в пятницу в кармане сорок фунтов, я чувствовал себя большим человеком.
Мой отец отбыл воинскую повинность в интендантском корпусе и теперь работал водителем такси. Мой старший брат поступил в Королевский фузилерный полк, еще когда я был совсем маленьким, и, прослужив лет пять, женился. У меня сохранились захватывающие воспоминания о том, как брат приезжал домой на побывку из разных далеких мест с вещмешком, полным подарков. Однако мои собственные молодые годы не ознаменовались ничем примечательным. У меня не было особых склонностей ни к чему, и уж точно я даже не думал о военной службе. Больше всего на свете мне хотелось снять вместе со своими друзьями квартиру и заниматься тем, чем я хочу.
