— Нет, не Тель-Авив. Англичане. Великобритания.
Кивнув, солдат что-то сказал своим товарищам.
— Этот мой друг, — продолжал он, — он есть христиан. Мусульман и христиан в Ирак хорошо. Мы живем вместе. Иудей нет. Иудей есть плохо. Ты иудей.
— Нет, я христианин.
— Нет, ты иудей. Тель-Авив. Тель-Авив есть очень плохо. Мы не хотим иудей. Мы убиваем иудей. Зачем ты приходить в нашу страну? Мы не хотим война. Война нужна вам.
Солдат просто говорил, довольно равнодушным тоном, и в его словах была доля правды. В Ираке довольно многочисленная христианская община, сосредоточенная преимущественно на юге в районе портового города Басра.
— Мы не иудеи, мы христиане, — повторил я.
— Летчики?
— Нет, не летчики. Спасатели.
Если бы этот солдат назвал нас мусульманами или последователями Церкви Третьей правой луны, мы бы не стали возражать. Я просто кивал и соглашался с каждым его словом, за исключением утверждения про иудеев. Ночь была на исходе, и настроение охранников не вызывало сомнений. «Нам все осточертело, вам все осточертело, мы должны присматривать за вами, так что давайте постараемся не создавать друг другу проблемы».
Динджер принялся усиленно растирать ступни ног.
— Вы ничего не имеете против, если я ему помогу? — спросил я.
Солдат рассеянно махнул рукой, показывая: делай что хочешь.
Я подсел к Динджеру, и мы нагнулись, осматривая его ноги.
— Боб? — шепнул я ему на ухо.
— Не знаю.
— Быстроногий?
— Скорее всего убит. Что насчет Марка?
— Убит. Когда тебя взяли?
— Утром. Я слышал, как днем привезли тебя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, сам не в силах поверить, что задал такой глупый вопрос, что-нибудь более идиотское невозможно было придумать.
Динджер бросил на меня взгляд, красноречиво говоривший: «Ты окончательно спятил!»
Охранники догадались, что мы общаемся друг с другом, и один из них подошел к нам, заставляя прервать разговор. Динджер попросил у него закурить. Солдат довольно сносно говорил по-английски, но Динджер произнес слово «си-га-ре-та» раздельно, по слогам, словно обращаясь к лунатику, и показал жестом, что курит. Однако это ему ничего не дало.
Теперь мы чуть лучше представляли себе, что произошло. Я узнал, что Быстроногий скорее всего убит. Судьба Боба по-прежнему оставалась неизвестной. Так мы просидели еще с час, но разговаривать друг с другом нам солдаты больше не позволили.
У меня ныло все тело, и я постоянно проваливался в сон. Когда тебя бьют, твое тело настраивается на боль и перестает ее чувствовать, но зато потом, когда наступает затишье, все большие и маленькие ссадины дают о себе знать, потому что больше занимать мысли нечем. Я вспомнил школу. Подростком мне часто приходилось драться, и, заведенный азартом схватки, я почти не чувствовал боль. Она накатывалась часа через два. Губы у меня продолжали кровоточить. Внутри во рту было несколько рваных ран. Они начинали было затягиваться, но снова вскрывались при малейшем движении. Задница и нижняя часть спины ныли от того, что я целый день просидел на жестком бетоне. Раны и ссадины еще больше усугубляли полное физическое истощение, и мне хотелось лишь спать. Я засыпал, роняя голову на грудь, но через минуту-другую вздрагивал, просыпаясь. Так продолжалось где-то с полтора часа. Затем мы с Динджером привалились друг к другу и задремали.
Нас разбудили голоса и хлопающие двери. В глубине коридора появилось пятно света от керосиновой лампы; оно становилось все больше и больше. Наконец стала видна сама лампа, а за ней человеческие фигуры. Мы поняли, что нас снова куда-то повезут.
Нам сковали руки наручниками и завязали глаза: но без злобы, скорее по привычке. Мы встали и, шаркая ногами, прошли по коридору и оказались на улице. Там нас ждал джип с работающим двигателем.
Когда мы забрались в машину, с нас снова сняли повязки, хотя я не понимал, почему, — быть может, кто-то просто неправильно истолковал приказ. Двое солдат уселись спереди, один сзади, и мы тронулись.
— Багдад? Багдад? — вежливо и дружелюбно спросил Динджер.
— Да, Багдад, — подтвердил водитель, словно констатируя очевидное.
Водителю были известны все ходы и выходы. Минут десять мы петляли по оживленным переулкам. Солдаты, похоже, не обращали никакого внимания, когда я выглядывал в окно, стараясь прочитать дорожные указатели и названия улиц. Впрочем, я так и не увидел ни одной надписи. Не было и никаких больших, примечательных зданий, которые можно было бы запомнить в качестве ориентиров. Вдоль улиц тянулись однообразные дома с плоскими крышами. Судя по виду, это были трущобы. Должно быть, здесь были одни жилые кварталы, потому что я не видел никаких следов бомбежек. Казалось, вообще войны нет. Улицы были вымощены асфальтом, испещренном рытвинами и колдобинами; в переулках утрамбованную землю покрывал толстый слой пыли. На обочинах валялись остовы брошенных машин, на которых мочились собаки.
Мы остановились перед большими деревянными воротами. Створки распахнулись внутрь, и мы въехали в тесный дворик, в котором с трудом смог развернуться наш джип. Нас уже ждали солдаты, и я ощутил, как в животе сжимается привычный комок тревоги. Мы с Динджером недоуменно переглянулись друг с другом.
Когда нас вывели из машины, мне очень хотелось оглянуться по сторонам, но я старательно держал голову опущенной, чтобы ни с кем не ссориться. Царила кромешная темнота, и я был готов к тому, что в любой момент снова начнутся побои. Нас затолкнули в одноэтажное здание и протащили по коридору, такому узкому, что я едва не задевал за стены плечами. Там было совершенно темно, и одному из солдат, шедших впереди, пришлось включить фонарик. Мы завернули в другой коридор, вдоль которого тянулись двери, одна рядом с другой. Солдат открыл одну дверь, затолкнул меня внутрь, снял с меня наручники и закрыл дверь. Я услышал скрежет засова и скрип навесного замка.
Света внутри не было никакого. Здесь было так темно, что я не мог разглядеть собственную руку, поднесенную к самому носу. В воздухе стояло удушливое зловоние дерьма. Опустившись на четвереньки, я начал ощупывать то, что находилось вокруг. Нащупывать особенно было нечего. Кабинка оказалась крохотной, и я довольно быстро обнаружил две фарфоровые площадки для ног по обе стороны от отверстия диаметром приблизительно восемь дюймов. Неудивительно, что в моей новой спальне воняло. Я оказался в долбаном арабском сортире.
Надо выжимать максимум из любой ситуации, а сейчас мне предоставилась возможность выспаться, в чем я отчаянно нуждался. Я не собирался тратить время в досужих размышлениях. Пространства вытянуться не было, поэтому я изогнулся вокруг очка. Вентиляция отсутствовала, и вонь стояла невыносимая, но что поделаешь. Хорошо было уже одно то, что меня не били.
Я заснул практически мгновенно.
