– Но кого я в последнее время не узнаю,
так это Зубодериху! – сонно сказала Гробыня, забираясь под одеяло. –
Какая-то она совсем другая стала. У нее даже глаза цвет поменяли. Не хило, да?
– Как поменяли цвет? Что за
ерунда? – не поняла Таня.
– Да нет, на уроках они нормальные. И
потом, она же их за очками прячет! А когда вчера в сумерках я встретила ее в
коридоре рядом с мастерской магических предметов, так глаза у нее были голубые.
Представляешь?
– Ну и что, у многих голубые глаза. Это
красиво! – сказала Таня.
– Ничего ты не понимаешь, Гроттерша! Они
были не просто голубые! Они были как прожекторы! И свет из них бил такой же –
голубой и яркий-яркий. И никаких очков, будто они ей и вовсе не нужны! Я прям
почти ослепла. Хорошо еще, она меня не заметила.
– Ты уверена, что это было рядом с
мастерской? – быстро спросила Таня.
Уже в который раз ей приходилось слышать об
этом месте. Первый раз от Ваньки, который обнаружил за статуей рыбы
скатерть-самооборонку.
– Отвянь, сиротка! Я уже в коме! –
вяло отозвалась Склепова.
Она повернулась на другой бок и вскоре сладко
засопела. Черные Шторы злорадно дрогнули. Они осторожно дотянулись до Гробыни
и, накрыв ее голову, принялись вовсю подглядывать сны.
Сегодня Гробыне снился нападающий
Семь-Пень-Дыр, стрелявшийся на дуэли со скелетом. Семь-Пень-Дыр и скелет
увлеченно палили друг в друга из старинных кремневых пистолетов, причем вместо
пуль из пистолетов почему-то вылетали маленькие сердечки, сразу превращавшиеся
в мыльные пузыри. Гуня Гломов в красных купидоньих подтяжках и с крылышками,
как у эльфа, ловил пузыри сачком для бабочек.
– Ну вот, снова Гуня! И уже даже в
подтяжках! Нет, теперь Гробыня точно ничего не скажет Клоппу про Ваньку, –
пробормотала Таня.
Она решила было досмотреть сон до конца, но
тут в окно кто-то легонько постучал.
Таня выглянула и увидела Баб-Ягуна. Он был не
один. Позади него на том же пылесосе, крепко обхватив внука Ягге за пояс, сидел
Ванька. Черные Шторы, захлебнувшись во впечатлениях, едва не рухнули с карниза.
Одна штора принялась отражать пылесос, другая же осталась верна сну Гробыни,
так что в результате получилась какая-то каша: Гуня Гломов, играющий на трубе
пылесоса, как на свирели.
– Эй! Ты слышишь? – громко зашептал
Ягун. – Мы придумали, как проникнуть на Главную Лестницу! Отличный способ!
Как нам только раньше это в голову не пришло?
– Не вертись! – Ванька Валялкин
толкнул Ягуна кулаком.
Он был озабочен тем, чтобы не сверзнуться с
пылесоса. Тем более что непоседливый внук Ягге ежесекундно принимался
подскакивать. А еще Тане показалось, что Ванька что-то прячет под майкой,
что-то довольно непоседливое, такое, что нужно постоянно придерживать ладонью.
– Какой способ? Через циклопов? –
поинтересовалась Таня.
Ягун таинственно хмыкнул.
– Нет, через бойницу, – сказал
он. – Там в Башне есть отличная небольшая бойница. Выходит прямо на
лестницу. Очень высоко. Уверен: Поклеп, когда ставил свои заклинания, о ней
забыл. Так ты с нами?
Таня кивнула, радуясь, что еще не успела
раздеться.
– Тогда заскакивай на мой пылесос!
Бойница слишком узкая: твой контрабас не пройдет! И потом, он же не умеет
неподвижно зависать, – принялся распоряжаться Баб-Ягун.
Он обожал подчеркивать преимущества своего
пылесоса перед контрабасом.
Убедившись, что Гробыня крепко спит, Таня
осторожно приоткрыла окно и забалансировала на широком обледеневшем
подоконнике. Внизу заснеженным квадратом белел внутренний дворик Тибидохса. У
Тани слегка закружилась голова. Она не боялась высоты, только когда ощущала под
собой седлообразный, всегда теплый бок своего контрабаса.
Как оказалось, волновалась она не напрасно.
Едва она прыгнула на пылесос позади Ваньки и крепко вцепилась ему в пояс, как
перегруженная машина ухнула в воздушную яму. Замелькали окна. Заснеженный
квадрат дворика неуклонно надвигался на них снизу. Таня успела подумать, что
еще немного – и поручик Ржевский будет рассказывать всем анекдот про три
лепешки!
– Пилотус камикадзис! – наконец
спохватился Баб-Ягун, переходя на более медленное, но надежное заклинание.
Пылесос надсадно загудел и, выйдя из воздушной
ямы, стал постепенно набирать высоту. Когда это случилось, мощенный булыжником
дворик был всего в нескольких метрах.
– Ты что, был на «Торопыгусе угорелусе»?
– набросился на Ягуна Ванька.
Он не мог поверить, что Ягун додумался
произнести скоростное заклинание, зная, что его пылесос будет перегружен.
– Я как-то не подумал, – засмущался
Баб-Ягун. – И вообще, чего ты пристал, не разбились же!
– Дать бы тебе по шее! – мечтательно
сказал Валялкин.
– Не вздумай! Во-первых, сам получишь. А
во-вторых, пылесос станет неуправляемым! – поспешно предупредил Ягун.
Они обогнули Большую Башню с севера, пролетели
под несколькими небольшими арками, а потом Баб-Ягун направил трубу вверх.
Пылесос неторопливо пополз вдоль глухой стены, сложенной из огромных камней.
– Мы сейчас поднимаемся вдоль Главной
Лестницы, но только снаружи… – объяснил Ягун. – Ну и осел же этот Поклеп!
Небось, думает, что все полетные заклинания в Тибидохсе блокируются. Но это они
раньше блокировались, до ремонта. А теперь старых уже нет, а новых еще не
протянули.
– А как ты узнал про бойницу? –
спросила Таня.
– Захватил с собой на тренировку
подзорную трубу… А вот и она, смотри! Я уж думал, проскочили.
Пылесос замер. Прямо перед собой Таня увидела
в сплошном камне узкую бойницу с закругленным сверху проемом, отлично
приспособленную для того, чтобы стрелять из арбалета или пускать боевые искры.
Баб-Ягун осторожно направил туда пылесос и посадил его на широкой площадке, где
справа и слева на влажных камнях плясали красноватые отблески факелов,
вспыхнувших при их появлении.
Таню охватило нехорошее предчувствие. Она
отчего-то очень усомнилась в том, что Поклеп Поклепыч забыл об этой бойнице.
Скорее, это смахивало на ловушку. Если их поймают, то ей достанется больше
всех. После истории с драконом Поклеп придерется к любому нарушению, чтобы
отнять у нее магический перстень, зомбировать и вернуть в мир к лопухоидам.
Снизу донеслись грубые голоса.
