Машина неслась по загородному шоссе — это Геннадий понял по тому, что она перестала делать зигзаги и увеличила скорость. Так ехали более часа. Наконец автомобиль сбавил ход, свернул вправо и поехал по неровной, проселочной дороге, прыгая на ухабах. Хорошо, что снегу было еще мало, а то наверняка застряли бы где-нибудь. Возможно, и к лучшему: Геннадий уже подумывал о побеге от своих «спасителей».
Ещё минут двадцать колеса скрипели по нетронутому снегу, временами то притормаживая, то скользя на колдобинах. Наконец машина остановилась. Похититель, сидевший слева, открыл дверцу и, выйдя, потопал вперед. Звякнуло железо, и заскрипели петли — открывались ворота. Машина въехала во двор.
— Вот теперь можно повязку снять, — сказал второй «благодетель».
Геннадий сдернул плотную эластичную полоску ткани, достаточно надоевшую ему, и в свете фар увидел деревья, между ними следы от машины и расчищенную от снега тропинку. А над головой висело черное звездное небо, холодное, мрачное и безмолвное, будто предвещавшее что-то недоброе.
Вышедший из машины похититель закрыл ворота, и водитель, не дожидаясь его, поехал дальше. Метров через двести фары высветили кирпичный дом с мансардой и верандой, увитой по бокам лозой дикого винограда.
— Вот и приехали, — весело сказал похититель. — Выбирайся. — И первым вышел из машины.
Пока он открывал дверь, а водитель загонял машину в гараж, расположенный недалеко от дома, подошёл и второй похититель. Вспыхнувший на веранде свет осветил совсем молодое симпатичное лицо — парню было лет семнадцать. Но сложен он был великолепно — высокий, статный, с накачанной, как у боксера, шеей. На веранде Геннадий рассмотрел и другого. Тот был постарше, лет двадцати пяти, пониже ростом и поплотнее. И тоже с боксерской шеей.
«Спортсмены или охранники какого-то коммерческого предприятия, — решил Геннадий. — И те, и другие только и занимаются накачиванием мускулов да отработкой всевозможных боевых приемов. С такими мне не справиться и сбежать будет непросто…»
Тот, что постарше, ввел их в дом, в просторную комнату, обставленную дорогой мебелью: посередине круглый стол, накрытый плюшевой скатертью; мягкий диван и мягкие кресла; цветной японский телевизор; сервант из красного дерева с узорчатой инкрустацией, сквозь стекло которого виднелись хрустальные фужеры и рюмки, пузатые бутылки с красочными наклейками; большой импортный холодильник.
«На дачу далеко не бедного хозяина попал я, — с грустной усмешкой подумал Геннадий. — И „патриоты“, похоже, из тех, кто вряд ли ходит на демонстрации и митинги с простым народом…»
— Раздевайся, располагайся и чувствуй себя как дома, — обратился к Геннадию старший. — Кстати, пора и познакомиться, — протянул руку. — Андрей. А это мой приятель и единомышленник Константин.
Парень подошел и тоже сунул ему свою холодную лапищу. У обоих не руки, а тиски — крепкие, с жёсткой кожей.
Геннадий назвал себя.
— Мы знаем, — по-ребячьи усмехнулся Константин. — И не раз виделись с тобой. В спортивном зале Дома культуры, куда ты приходил заниматься восточными единоборствами. Было такое?
— Было. Только я вас там не видел, — возразил Геннадий.
— Точнее, не замечал, — поправил его Константин. — Да и в той кагале… Теперь вот познакомимся поближе.
Он сбросил вязаную шапочку и куртку, повесил их в прихожей на вешалку и полез в сервант за бутылками.
— Андрюша, включи печку и сообрази закуску.
Геннадий снял плащ и фуражку, отнес в прихожую.
В доме было прохладно, но чувствовалось, что печка топилась не так давно. Парень зажег газ, и тепло стало распространяться по комнате.
Андрей, сняв со стола плюшевую скатерть, застелил его клеенкой и достал из холодильника колбасу, сыр, уже нарезанную пластинками рыбу горячего и холодного копчения, красную и черную икру. Константин поставил на стол рюмки, фужеры, бутылку коньяка и бутылку «Смирновской».
— Патриоты неплохо живут, — подколол Геннадий.
— А чем мы хуже «новых русских», — усмехнулся Константин. — Бог велит все делить. Вот мы иногда и пользуемся их припасами.
— И с законом ладите?
— Не всегда. Стараемся его обходить. Как вот и с тобой случилось. — Константин откупорил бутылку коньяка, вопросительно глянул на Геннадия. — Или ты предпочитаешь водку?
Настроения пить у Геннадия не было. Но чтобы прояснить ситуацию, узнать побольше о цели своего похищения, об этих «патриотах», отказываться не стоило: спиртное развязывает языки. Его «благодетели» тоже, возможно, для этой же цели затевают пьянку, но ему-то важнее услышать их откровения.
— Всё равно. Что будете пить вы, то и я выпью.
— Тогда остановимся на коньяке. Может, он вовсе и не французский — дурят торгаши нашего брата, — но уж больно бутылка оригинальная и этикетка красивая. — Он наполнил рюмки. — За твоё освобождение, — чокнулся с Геннадием и Андреем, выпил одним глотком.
Коньяк был мягкий и ароматный, теплом разлился внутри, и Геннадий почувствовал, как стало спадать напряжение. А после второй рюмки ему и вовсе стало все безразлично — будь что будет, и ребята показались ему не такими опасными, враждебно настроенными, какими представлял он их поначалу.
— Ну как, нравится тебе у нас? — первым начал застольный разговор Константин.
— Ещё бы! — подыграл Геннадий. — Такой выпивон, такая закуска! В нашей летной столовой, скажу откровенно, харч далеко не барский. Только не пойму я вас, ребята, за какие заслуги мне такая честь?
— Мы же тебе объяснили. — Константин снова наполнил рюмки. — Мы — патриоты и не могли допустить, чтобы нашего брата хлопнули ни за что ни про что.
— Неужели вы верите, что я мог совершить убийство и диверсию против своих друзей?
— Мы-то, может, и не верим. Но арестовали тебя фээсбэшники. А у них разговор короткий.
— Откуда вы знаете, что фээсбэшники, и как узнали, что меня должны были арестовать?
— Ты считаешь, что нас только двое? У нас есть единомышленники и в вашей части, и в самом ФСБ. О твоем аресте мы узнали ещё днём, когда ты только вышел от московского полковника… Давай лучше выпьем за твое освобождение. И спать — третий час.
Константину явно не нравились вопросы. Он достал вторую бутылку, снова наполнил рюмки и выпил до дна. Но, судя по его виду и разговору, нисколько не опьянел, а у Геннадия голова уже кружилась и временами глаза застилал туман — сказывались бессонные ночи. Геннадий опасался, как бы не сказать лишнего. Если Константин говорил правду (в чем трудно было усомниться), то «патриоты» и без расспросов знают о нем и о делах эскадрильи не хуже его.
— По последней, — согласился он. — И действительно пора спать. Я, можно сказать, три ночи не сомкнул глаз. — Он выпил и поднялся.
— Спальня у нас наверху, — кивнул на лестницу Андрей. — Постель тебе готова. Костя, проводи.
