— И на том спасибо, Таня, — поблагодарил Николай. — Я всегда полагал, что сильная любовь присуща только сильным людям.
— Откуда ты знаешь про мою любовь? — засмеялась Татьяна. — Вот приходи как-нибудь вечерком, узнаешь.
— Нет, — вздохнул Николай. — Любовь вредительством не покупают.
9
Николай искал компрометирующие данные против бригадира Манохина, а нашел против самого… судьи.
Однажды вечером к Громадиным зашел дальний родственник из соседнего села: был на базаре в Бутурлиновке, узнал, что к шурину сын на побывку приехал, вот и решил заглянуть. За столом, как бывает в таких случаях, разговор зашел о своих «болячках», и отец Николая поведал двоюродному брату жены о постигшем их несчастье.
Выслушал Алексей Петрович — так звали родственника — «ситуацию», покрутил головой, почмокал губами:
— Н-да, ситуация… хуже не придумаешь. Оно ведь как: хоть и не виноват, а поди докажи им, разбойникам. С богатым не судись, с дураком не рядись… А коль у них зацепка, тут, наверное, и полтыщей не обойдешься. Готовь кругленькую.
— Да ты что, Алексей Петров? За что? И чтобы мы, Громадины, взятку давали?..
— Взятка не взятка, а расходы понесть придется — человека убили.
— Но Наталья-то при чем?! — взъярился отец.
Алексей Петрович не обратил внимания на его эмоции, спокойно возразил:
— Как при чем? Убили по пьяной лавочке? По пьяной. Водочку где взяли? На ворованную пшеничку купили. А кто пшеничку отпустил? То-то. Вот и получается ситуация: крути не крути, а откупную плати. Может, и не тыщу, эт я так, по прикидке, но если хочешь, я провентилирую.
— Ты? — удивился отец. — А ты какое отношение к суду имеешь?
— Имею, — кивнул родственник. — Помнишь, в прошлом годе, по весне, моего Витьку тоже чуть не засудили? Тоже с убийством. — Повернулся к Николаю: — Свадьбу у кума Васьки гуляли. А молодежь, она ныне какая? Надрались до чертиков, плясали, плясали во дворе, а потом — в кулаки. Витьке моему Петька Насонов по роже съездил. Тот в обратную. Петька — за кол. Мой — тоже. С той и другой стороны еще навалились. В общем, как там было, трудно сказать, а Петьку убили. Родители — в суд, и все улики против моего Витьки. Поди докажи, что не он. Я к Петькиным родителям, и так и сяк — ни в какую. Доказываю, зачем же еще одного человека губить, Петьку теперь все равно не вернешь. Ни в какую. Я предлагаю им тыщу. Покрутил Насон носом, говорит: три. «Побойся бога, — говорю, — Трофим. Откуда мне три тыщи взять? И эту тыщу занимать придется». — «А эт, — отвечает, — твое дело. На меньше не согласен». Вот вить, ядрен корень, какая ситуация. Закручинились мы с бабкой — жалко ведь шалопая. Наскребли девятьсот рублей, нету боле, хоть хату продавай. Дай, думаю, схожу к Сан Санычу, судье нашему, как-никак корешались в детстве, может, что присоветует. Пошел. Доложил нашу ситуацию. Смеется Сан Саныч. «Не соглашается на тыщу?» — спрашивает. «Не соглашается», — отвечаю. «Ну и дурак, — говорит Сан Саныч. — Девятьсот, говоришь, набрал? Принеси их сюда, и делу конец». Так я и сделал. Сунулся было Насон снова в суд, а Сан Саныч спрашивает у него: «Ты был на свадьбе?» — «Был», — отвечает. «Почему же за сыном не смотрел, коль он драчун такой? Он затеял драку, кинулся на людей с колом… Да за такое и тебя, старого черта, к суду надо привлекать, что разбойника воспитал». Вот ведь как дело повернул. — И снова к отцу: — Так-то, дорогой шурин. Теперь кумекай, судиться вам или рядиться…
Алексей Петрович открыл такое, отчего у Николая скулы свело от злости: вот почему не арестовывают Манохина! Он давно откупился, а с Натальи надеются выжать «тыщу»…
— Ну и дела! — в негодовании воскликнул отец. — Да как же их земля держит? Их самих надо судить! Я завтра же!..
— Не горячись, — успокоил его Алексей Петрович. — Ничего ты им не сделаешь. Сан Саныч не один.
— Понятно, не один! — пристукнул отец по столу. — Но если все будем молчать, у нас, как в Италии, мафия получится.
«И правда, — подумал Николай. — Здесь, в районе, она уже существует, и надо ехать либо в Москву, либо в Воронеж. Но прежде я должен встретиться с судьей, прощупать его, посмотреть в глаза, каков он, наш, советский мафиози, кто и что его породило и какова его жизненная философия».
— Успокойся, отец, — сказал Николай, вставая из-за стола. — Мы подумаем над вашим предложением, дядя Алексей. И я сам постараюсь встретиться с товарищем, а вернее, с гражданином судьей.
— Ну, ну, — согласно кивнул родственник. — Только гляди, не испорть дела.
— Постараюсь.
10
Наталья и не подозревала, что муж обладает такой силой, которая способна развеять все страхи, сводившие ее с ума; после обыска и ареста ее мучили стыд и унижение, злость и бессилие; решение было одно — повидаться с дочуркой, сказать свекру и свекрови, что она перед Николаем очень виновата, но только не в сговоре с бригадиром, и уйти из этой проклятой жизни навсегда.
Но вот появился Николай, спокойный, рассудительный, добрый и в то же время решительный, умный и смелый; он несколько похудел, а нещадное солнце и пески пустыни сделали его лицо бронзовым; резче обозначились скулы, выгорели до цвета соломы брови, и — удивительно! — это придало чертам приятную выразительность и симпатию, которые раньше Наталья не замечала.
«Муж» — это слово прозвучало для нее по-новому — защитник, самый родной и близкий человек, на которого можно положиться во всем. А Николай ее — особенный муж, благородный, любящий, сильный… И не только потому, что простил ее, сумел забыть боль и обиду, причиненную ею; его не напугали россказни о всесилии местных органов правосудия, на компромисс он не пошел, решил один вступить с ними в бой. И Наталья верила — он не отступится ни при каких обстоятельствах…
Если бы можно было все вытравить из памяти и начать все сначала! Она плотнее прижалась к Николаю, но он не проснулся, почмокал, как ребенок, во сне губами, повернулся на другой бок и вдруг застонал, протяжно, жалостно, будто от нестерпимой боли, лишившей его сил.
Наталья решила было разбудить его, но Николай замолчал, затих, и дыхание стало, как прежде, ровным, спокойным. А ей сделалось страшно: вспомнилась вчерашняя повестка в суд, который должен состояться через неделю, гневное лицо Николая и его угроза: «Дорого заплатят они мне за это представление». Часа два он сочинял письмо Генеральному прокурору СССР, а сегодня решил пойти в Бутурлиновку к самому судье, и хотя Наталья редко видела мужа возбужденным до неистовства — он умел сдерживать эмоции, — она понимала: если выдержки не хватит, Николай может совершить непоправимое…
Утром она попыталась отговорить его:
— Может, не надо, не ходи; выступишь на суде — все равно теперь его не отменят.
— На суде меня никто слушать не станет: свидетелем я не могу быть — твой муж, полномочия общественного обвинителя никто не даст. Да ты не волнуйся, все будет в порядке. Я просто хочу взглянуть в лицо этому гангстеру в судейском кресле и сказать ему пару слов, чтоб хоть по ночам будили его здравые мысли и холодили душу за содеянное.
