Мать поняла, какую боль причинила сыну, и стала его успокаивать:
— Ты не расстраивайся, Мишенька. Все, что ни делается, к лучшему. И лучше сразу, чем потом, пока детей у вас нет. Парень ты вон какой видный, найдется получше Лилиты.
— Хватит одной! — вспылил Михаил. Он злился и на мать — разве не она отыскала ему эту красотку? — и на языке вертелись обидные слова, но он сдержался — мать переживает не меньше, чем он. — Тридцать два прожил без них, еще столько же проживу. И куда ты письмо дела?
— Заклеила и на место положила. На другой день она отправила.
— Где она сейчас может быть?
— А черт ее знает. Может, на танцульках, может, в ресторане, а может, у Элички или ей подобной, на квартире кутят.
Михаил снял мундир, открыл чемодан и достал штатский костюм.
— Погладишь, пока я помоюсь?
— Конечно, конечно, — засуетилась мать, принимая из рук сына брюки. — Только надо ж поужинать. Я быстренько… Да брось ты, сынок, о ней думать. Лучше съесть ржаную булочку, да свежую, чем пшеничную черствую, да еще и обгрызенную.
Она повесила на спинку стула брюки и заторопилась на кухню.
— Свари только кофе, есть я не хочу, — попросил Михаил.
— Кофе не надо, — твердым, непреклонным, как и ранее, голосом возразила мать. — Разве можно при таком возбуждении? Лучше бы зеленый чай, но у меня его нет, не люблю. А люди хвалят, говорят, и при жаре помогает, и от нервов. Может, рюмочку выпьешь? Давно блюду — ведь теперь этого зелья днем с огнем не сыщешь.
— Рюмку выпью, забыл, как она пахнет…
Михаил долго плескался под душем, смывая дорожную пыль и обдумывая план поисков Лилиты и готовя для нее такие слова, чтоб насквозь, как огненные стрелы, пронзили, чтоб душу всю перевернули и заставили страдать, жалеть о нем, умолять о прощении. Но он не простит. Ни за что и никогда!
За ужином мать спросила:
— Уж не собираешься ли ты ее искать?
— Хотелось бы увидеть все своими глазами, чтоб не отпиралась.
— А надо тебе это? Неужто ты матери не веришь?
— У тебя на партийном бюро спрашивать не будут, почему сын разошелся.
— А за что ж тебя на партийное бюро? Суд, я понимаю, — надо развестись, а партийному бюро какое дело до твоей личной жизни?
— Бюро, — усмехнулся Михаил, — до всего есть дело, ибо из личной жизни складывается и служебная. Был у меня такой случай. — После выпитой рюмки на душе у Михаила полегчало и его потянуло на разговор, на откровенность. — Прибыл ко мне в звено молодой летчик, этакий прилизанный гуттаперчивый мальчик, худенький, дерганый, будто током ушибленный. Летал, правда, неплохо. Однажды смотрю, очень уж глаза у него блестят, как у больного, губы синие и на всех, как на врагов, зыркает злым взглядом. А ему в зону на пилотаж идти. Дай, думаю, полечу с ним, что-то неладное творится с парнем. Полетели. Смотрю, и в зоне он дергает вертолет, как необъезженную лошадь. «Ты чего?» — спрашиваю. «А твое какое дело? — отвечает. — Что ты в душу лезешь?» — «Ты это брось, парень, — говорю строго. — Это тебе не пионерский лагерь, и я не товарищ, даже не пионервожатый, так что со мной эти штучки не пройдут». — «Да пошли вы все!» — рявкнул мой подчиненный и как шуранет ручкой управления от себя. Вертолет камнем вниз. Я на себя. Он не пускает. А высоты-то было чуть поболее тысячи. «Не дури!» — кричу. А он еще остервенелее от себя жмет. Ну, думаю, конец, сошел парень с ума и меня угробит. «Успокойся, Витя, — перешел я на ласковый тон, на уговоры. — Скажи, кто тебя обидел?» А он в ответ диким воплем: «Гады! Сволочи!» Вижу, до земли метров двести остается. И прыгать с парашютом поздно: пока дверь откроешь, пока выберешься — под винт можно угодить. Схватился обеими руками за ручку, уперся ногами в педали и — на себя. Спасибо, что бог силенкой не обидел, ручка выдержала да слабак попался. А то бы копнули землицу. Сели, мой лейтенантик первый из кабины шарахнул, когда винты еще не остановились. И деру — знает, набью морду. Только вечером его нашли. В госпиталь отправили. А выяснилось — невеста этого дурака за другого вышла. Вот он и решил с жизнью свести счеты… А ты говоришь, какое дело до личной жизни.
— Ох, Мишенька, — покачала мать головой. — Бросил бы ты такую службу.
— Чудная ты, мама, — усмехнулся Михаил. — Жену брось, службу, а чем же я буду заниматься? Ты не беспокойся, с полетами у меня все на высшем уровне: первый класс получил, заместитель командира эскадрильи. А по существу, и командира учу, — похвастался он. С женой… ты права, не повезло. Но поправимо, я не из тех психов, что из-за баб жизнь кончают. — Михаил выпил еще рюмку и встал.
— А что же с тем лейтенантиком? — спросила мать.
— Выгнали, понятное дело. Просил, правда, когда одумался, чтоб оставили, да кто же с таким психом летать будет?
— Может, не надо? — снова попросила мать, когда Михаил стал надевать пиджак.
— Не беспокойся, я немного прогуляюсь. Может, в ресторан какой загляну. Так что ты не волнуйся, глупостей я не наделаю.
Он вышел на улицу, решение его окрепло — надо найти жену и удостовериться в ее мерзком поведении собственными глазами, — остановил такси и назвал самый ближний и самый популярный ресторан, где собиралась молодежь и где вернее всего могла находиться Лилита со своими друзьями.
В «Первомайском» ее не оказалось, не было и в «Москве», во «Львове». Зато в последнем он повстречал друга детства Витьку Семиглаза, в прошлом парня задиристого и бесшабашного, теперь степенного Виктора Прохоровича, заместителя начальника стройуправления. Михаил с ним не переписывался — он вообще не любил писать письма, — но каждый раз, бывая в родном городе, встречался; пропускали по рюмочке, рассказывали о своем житье-бытье, а в декабре прошлого года пригласил его и на свадьбу.
Виктор выходил из ресторана с друзьями, увидел Михаила, удивился и обрадовался.
— А ты какими судьбами? — тискал он его и расспрашивал: — Приехал и молчишь. Почему один?
— Я только сегодня приехал, — ответил Михаил на первый вопрос и не знал, что сказать на второй: признаться, что ищет жену, было стыдно. — Да вот заскочил бутылочку вина раздобыть — где еще в такой час купишь? — соврал он.
— А тебе и здесь не продадут: разве ты не знаешь, что ресторан на вынос не торгует? — сказал, улыбаясь, Виктор и подмигнул. — А мне продадут. Давай деньги, а то я того, уже…
Михаил достал четвертную.
— Попроси шампанского.
— Бу зде, — подражая комику, завихлял Виктор толстым задом.
Дружки Виктора простились с Михаилом.
— Нам пора, и так спозднились.
Виктор принес бутылку коньяка. Заговорщически подмигнул:
— Не будем мокроту разводить — что мы, не мужчины? А дамы перебьются; не захотят — нам больше достанется. Кстати, видел я здесь на днях твою Лилиту в компании Элки Любарской и еще каких-то малолеток в слюнявчиках. Ну, думаю, отыскала подругу.
