В Файзабад их доставили на советском вертолете, местные власти помогли с устройством: не хоромы, даже не такая уютная, со всеми удобствами, однокомнатная квартира, как у Земфиры в Ташкенте, но вполне терпимое жилье. Земфира украсила комнату дешевенькими покрывалами, навела чистоту, и зажили они новой, суетливой, беспокойной и напряженной жизнью. Они привыкли к частым взрывам, к перестрелкам в городе, но не могли привыкнуть к подозрительным, а нередко и враждебным взглядам, и трудно было понять, где тут свои, где чужие.
Однажды изыскателям потребовалось переправить в горы около полутонны взрывчатки. Абдулахаб приготовил ее, упаковал и ждал, когда придет за ней машина. Но на второй день взрывчатка исчезла. Ключи от склада были только у Абдулахаба, о взрывчатке знало ограниченное число людей — грузчики. Началось расследование. А пока оно велось, на четвертую ночь после похищения взлетела на воздух школа-интернат, в которой преподавала русский язык Земфира, погибло около сотни подростков.
Земфира, несмотря на крепкие нервы и выдержку, обливалась слезами.
На очередном допросе, который вел очень молодой и очень горячий лейтенант ХАД, Абдулахаб вдруг понял, что органы государственной безопасности имеют веские основания подозревать его в контрреволюционной деятельности: они выяснили, что отец Абдулахаба служил верой и правдой Амину, исчез куда-то — не иначе к душманам, — и у сына довольно много темных пятен по этому делу: почему взрывчатку готовил заранее, когда не было еще машин, почему замки открыты, а не взломаны, почему жена находилась во время взрыва дома, а не в интернате?
Вопросы были глупые до идиотизма, но, говорят, чем глупее вопрос, тем труднее на него ответить. Абдулахаб тоже вспылил, обозвал лейтенанта чим-чиком
[16]
и хлопнул дверью.
А вечером к нему пришла девушка, работавшая вместе с Земфирой, и передала Абдулахабу просьбу почтенного человека, которого он хорошо знает, встретиться с ним у духанщика Мамеда.
Абдулахаб, поколебавшись немного, отправился на свидание. И очень удивился, узнав в почтенном друга детства Башира. Они не виделись с 1978 года, когда Башир уехал учиться в Америку. Теперь его было не узнать: лицо окаймляла черная борода, на голове — белая чалма, одет в халат, какие обычно носили дехкане.
— Хуб астид,
[17]
американец, — приветствовал его Абдулахаб. — Вот не ожидал тебя здесь встретить, да еще в таком виде.
Башир приложил к губам палец:
— Тихо, рафик Абдулахаб. У неверных и стены имеют уши. Не удивляйся моему халату, он не богат, но под ним надежное оружие. Я узнал, какая беда с тобой приключилась, и позвал тебя, чтобы помочь. Уже заготовлен приказ о твоем аресте — мой человек служит в ХАД, — и завтра, если ты меня не послушаешь… Ты знаешь, как неверные поступают со слугами Аллаха. Им стало известно, что твоего отца, — он дважды утвердительно кивнул, заметив недоумение на лице Абдулахаба, — да, твоего отца, как и моего, расстреляли в ту же ночь вместе с Амином. И считают, что ты прибыл сюда мстить за него. Так и следовало бы поступить по закону Корана. Дух наших отцов кружит вокруг нас и взывает о мести. Решай: или мы их, или они нас…
Так Абдулахаб стал моджахеддином, правой рукой сардара Башира.
Кишлак Шаршариф, притулившийся у подножия горы Шарша, небольшой и неприметный, словно прячущийся от людского взора, за шесть лет подвергался более десятка раз обстрелам из пулеметов и гранатометов, ракетным ударам и бомбежкам с воздуха. Расположенный на бойком месте — караванном пути из Пакистана, — он переходил из рук в руки: то его занимали отряды Народной армии, пытавшиеся создать здесь кооператив дехкан, то захватывали моджахеддины Башира, Самада, Масуда. Теперь дорогу прочно оседлали отряды царандоя и шурави, и набеги прекратились, но кишлак почти пустовал, дехкане не рисковали здесь селиться и заниматься сельским хозяйством. Жили шесть семей пуштунов, четыре — таджиков и одна — узбеков. Появлялись еще какие-то люди, но в тот же день уходили.
То, что за Абдулахабом следят, он обнаружил на вторую же ночь: вышел перед рассветом на улицу — что-то не спалось и захотелось подышать свежим воздухом, а возможно, и интуиция сработала — и увидел, как от его мазанки метнулась чья-то тень.
Ему с самого начала было ясно, почему местом жительства определен кишлак Шаршариф — не потому, что «он» там родился и вырос, — и почему разрешили свободно добираться туда, предоставив возможность бежать, — его проверяли: дорога, по которой он добирался, тщательно контролировалась отрядами Народной армии, царандоев и шурави. О нем наверняка всюду оповестили, и все его контакты фиксировались, а если бы он попытался бежать, вряд ли дали возможность далеко уйти. И он ждал.
Теперь ждать становилось опасно: органы ХАД, несомненно, ищут кого-то из старожилов кишлака, чтобы окончательно убедиться, Заид ли это и какова его подлинная биография; а что из старожилов никого не осталось, Абдулахаб не был уверен.
Итак, уходить… Куда, как? Дороги перекрыты, в горах настигнут собаки шурави, хорошо натасканные искать по следу. И оставаться с каждым днем все опаснее…
Следующий день он провел в подготовке к побегу: запасся водой, сушеным тутовником, орехами — основной пищей афганцев, которая не обременяет особой тяжестью, но питательна и обладает удивительным свойством восстанавливать силы. А ему требовалось их много — преодолеть труднопроходимый перевал через Шаршу, на котором ему довелось побывать с Баширом лишь однажды, и пройти поболее десяти фарсахов,
[18]
чтобы добраться до кишлака Арсак, где есть надежные люди.
Едва стемнело, он выскользнул из чужой, пропахшей потом и еще какими-то неприятными запахами мазанки.
3
На Центральном аэродроме Николая ждали не только неприятности. Командир полка, заслушав доклад о положении дел в эскадрилье, сказал с сожалением:
— Плохо. Очень плохо. Теряем людей не в бою, а из-за глупости, из-за недисциплинированности. Предупреждал я Пылаева не раз, доигрался… А вы почему так осунулись? Болеете?
— Никак нет, — взбодрился Николай. — К жаре еще не привык.
— А к душманским пулям привык?.. Устал?
— Есть малость.
— Поначалу здесь особенно тяжело. — Помолчал. — Вот какое дело, Николай Петрович. Надо срочно в Тарбоган смотаться: туда — раненых, больных, а оттуда — продовольствие, медикаменты афганцам. И квартиру свою посмотрите: звонил Дехта, ордер выписал. Можете семью вызывать. Глядишь, и мы здесь долго не задержимся. И вот еще что: Сташенков там объявился, с молодой женой, говорят, на развод подал, в ресторанах частенько время проводит. Разберитесь, что там к чему…
Тарбоган. Несколько дней пробыл в нем Николай, рассмотреть как следует не успел, а будто домой вернулся.
