Солнце краешком выползло из-за горизонта, и небосвод обагрился, запылал, стал блекнуть к вершине; в один миг все вокруг переменилось: дюны задышали жаром и от них вверх поползли блекло-желтые волны; самолет ведущего вздрогнул, качнулся с крыла на крыло. Началась болтанка.
Командир отряда несколько увеличил высоту, но прогрев воздуха шел так быстро, что от болтанки надо было лезть на тысячу метров, а это значило дать себя обнаружить.
По условиям задания на цель — полигон — надо было выйти не замеченным «противником»: укрыться от ока радаров, обойти ракеты, ускользнуть от истребителей. Но это все условно. И хотя там, куда летели штурмовики, невдалеке базировались истребители, радары ПВО своими щупальцами прощупывали небо, зенитные ракеты нацелены ввысь; Николай не предполагал, что за их полетом тщательно следят и все условия игры будут соблюдены, потому строгое выполнение режима и профиля полета несколько озадачило его: ради чего так старается командир — мстя за прежнюю обиду, выматывая его до седьмого пота, или по натуре такой зануда, солдафон и педант?
Как бы там ни было, командир есть командир, и повод ему для лишних придирок Николай постарается не давать. А потому трудись, пилот, потей и не ропщи на судьбу — никто тебя сюда не гнал…
Солнце оторвалось от горизонта и зависло, казалось, на одном месте, окутанное маревом, словно паутиной, било прямо в глаза, мешая пилотировать. Воздух накалялся, штурмовики уже бросало, как на многометровых трамплинах. А впереди еще предстояло пройти вдоль горного хребта, перескочить его на узком перешейке и лишь потом взять курс на полигон.
Температура в кабине, несмотря на интенсивный обдув вентиляторов, росла, руки прилипали к рычагам управления, глаза пощипывало.
Интересно, как чувствует себя Сташенков? С его комплекцией, наверное, не очень-то здорово. Но не отступится, чтобы досадить, проучить строптивого подчиненного. Пусть… Посмотрим, у кого нервы крепче.
Наконец впереди показалась гряда гор. Самолет Сташенкова увеличил скорость, и Николай, чтобы не отстать, добавил обороты двигателя.
Гряда гор быстро росла, поднимаясь перед носом самолета. Сташенков круто развернулся вдоль нее. Николай чуть приотстал и усилил внимание — скоро будет перешеек, не запоздать бы с боевым разворотом, возможности над перешейком очень ограничены.
Штурмовик Сташенкова чуть клюнул носом и с левым креном устремился ввысь. Николай потянул ручку пилотирования. Самолет взмыл и, как легкий, натренированный скакун, перемахнул через узкую горловину.
И снова снижение, полет на бреющем. Теперь штурмовики шли над долиной, петлявшей между гор, и скорость пришлось сбавить до минимальной, что усложнило пилотирование — самолеты не так чутко слушались рулей управления.
Неожиданно справа появились истребители. Они барражировали чуть выше, видимо, поджидая их. Пара остроносых, острокрылых перехватчиков, серебром сверкавших в лучах солнца. Они сделали круг и, погасив несколько скорость, пошли неожиданно параллельным курсом. По всей вероятности, штурмовиков они не видели, а команду так идти получили с КП, там догадывались о примерном местонахождении самолетов, знали о готовящемся «ударе» «противника».
Минут пять штурмовики и истребители летели параллельным курсом. Истребители делали змейки, осматривая впереди пространство и гася скорость, отчего далеко не уходили. У очередного перешейка, где предстояло сделать еще одну горку, они снова встали в круг и заметили штурмовиков.
«Теперь придется покрутиться как белка в колесе, — подумал Николай, — и удержаться в хвосте у командира будет непросто».
Сташенков прибавил скорость — для лучшей маневренности — и повел штурмовик круто вверх. Николай не отставал, видя, как резко изломали линию полета истребители и помчались за ними. Но во много раз превосходящая скорость не позволила им вписаться в малый вираж, и они проскочили. Стали на высоте делать новый маневр. А Сташенков уже свалил штурмовик влево, еще более увеличивая скорость.
«Ай да Миша, ай да пилотяга! — мысленно похвалил командира Николай. — Соображает, как накрутить хвоста преследователям».
А когда истребители пошли вдогон и приблизились на дистанцию открытия огня, командир снова потянул машину на боевой разворот.
«А вот это уже ни к чему, — огорчился Николай. — В тактике, как и в шахматах, одни и те же ходы чреваты плохими последствиями».
К счастью, истребители не рискнули атаковать — рядом были горы, и им не хватило бы радиуса для выхода на прямую, — они прекратили преследование.
«Вот тебе и тихоход! — еще раз с одобрением подумал о штурмовике Николай. — Прав преподаватель тактики майор Клеверов — незаменимая машина на поле боя».
Перевалив очередную гряду, штурмовики вышли на простор, и Николай увидел впереди полигонные вышки, мишени. Сташенков с ходу довернул самолет на цель и понес к макетам танков, которые надо было поразить.
«Лихо, но безграмотно, — не одобрил Николай такой маневр, — высоты для открытия огня может не хватить».
И не ошибся: разрывы снарядов заплясали у мишеней, когда до земли оставались десятки метров. Николай нажал на гашетку и тут же отпустил: осколки рикошетом пошли вперед, поднимая бурунчики пыли, под брюхом самолета командира.
— Прекрати стрельбу! — тут же в наушниках завопил голос Сташенкова, нарушая режим радиомолчания. — Прекрати!
Значит, осколки зацепили…
— Опоздал с предупреждением, — огрызнулся Николай.
— Кретин, — не постеснялся в выражении Сташенков!
«Не командир, а душман из племени джу-джу. На зря его Джафаром прозвали», — подумал Николай. Откуда у него такая заносчивость, хамство, пренебрежительное отношение к младшим по званию?.. Хотя удивляться нечему! Сташенков не первый и не последний. Немало у нас еще самодуров, притом есть чином намного повыше, чем Сташенков.
На аэродроме, когда Николай подошел к Сташенкову, чтобы выслушать замечания, тот, не стесняясь техника самолета, заорал:
— Ты что, чудак на букву «эм», не соображаешь, как стрелять?
— А ты, чудак на букву «хам», не соображаешь, как строить маневр? Или тебя тактике не учили?
У Сташенкова, казалось, глаза вылезут из орбит, губы только шевелились, но ничего не произносили. Наконец он прошипел:
— Тебе лучше рапорт подать о переводе. Может, жена заболела или еще что…
— Нет, — возразил Николай, — рапорта я подавать не буду, жена у меня здорова, и летать я буду.
— Ну, ну, — губы Сташенкова скривились в усмешке. Но на разборе полетов он ни словом не обмолвился о случае на полигоне. Николай понимал — это вовсе не означает, что командир отряда отступился.
3
Наталья начала привыкать и к жаре, и к неинтересной, опостылевшей еще в селе работе на подсобном участке по выращиванию овощей, помощи в столовой — Марина придумывала всяческие блюда, пекла то пироги, то пряники, если узнавала, что у кого-то из солдат день рождения; водила ее в казарму, ленинскую комнату, вместе писали лозунги, подбирали для стендов из журналов рисунки, фотографии; Наталья все делала машинально, как показывала и учила подруга, ничем не выдавая, что эти занятия нисколько не скрашивают ее жизнь, не очищают душу от гнетущей тоски. С Николаем отношения оставались прежними: жили рядом, старались не замечать друг друга, разговаривали мало — вопрос, ответ, — да и разговаривать времени не оставалось. Он почти не бывал дома — то ночные, то дневные полеты, то предполетная подготовка, то разбор полетов. Нередко приходил усталый и расстроенный. Она ни о чем не спрашивала — и в хорошие времена он не откровенничал о служебных делах, теперь и вовсе ее вопросы вызвали бы недоумение. И все-таки многое, что происходило у него на службе, она знала: Марина была в курсе всех событий и охотно посвящала ее.
